Яков Есепкин

[Leda]

ЯКОВ ЕСЕПКИН

 

ТРИНАДЦАТЫЙ ПСАЛОМ

 

***

Вновь зовёт Лорелея, фарфоры

Винодержные тучным волнам

Раздарим и сквозь вечности хоры

Уплывём к темноскальным стенам.

 

Зной алкают младые сильфиды,

Тризны мая беспечно легки,

Серебряные перстни юниды,

Ах, роняют с воздушной руки.

 

Так и мы рукавами возмашем,

Спирт нетленный всегорний допьём,

Кто заколот суровым апашем,

Кто соткнут арабийским копьём.

 

Много ль черни о мраморы билось

И безсмертием грезило, сих

Не известь беленой, а увилось

Померанцами гроздье благих.

 

Вот демоны слетят неурочно,

Ко трапезе успеют свечной –

И вспорхнём в тусклой ветоши ночно,

В желтозвездной крухе ледяной.

 

***

Вернут ли нас в Крым, к виноградникам в темном огне,

К теням херсонесским хлебнуть золотого рейнвейна

Затем, чтоб запили мы скорбь и не в тягостном сне

Могли покружить, яко чайки, над водами Рейна;

 

В порту Анахайма очнемся иль в знойный Тикрит

Успеем к сиесте, а после по вспышкам понтонным

Пронзим Адриатику – всё же поймем, что горит

Днесь линия смерти, летя по тоннелям бетонным.

 

И вновь на брусчатку ступив пред бессонным Кремлем,

Подземку воспомнив и стяги советские, Ая,

На стенах в бетоне и меди, мы к Лете свернем,

Все Пирру святые победы свои посвящая.

 

Нельзя эту грань меловую живым перейти,

Лишь Парки мелком сим багряным играться умеют,

Виждь, нить обрывают, грассируя, мимо лети,

Кармяная Смерть, нам равенствовать ангелы смеют.

 

Еще мы рейнвейн ювенильный неспешно допьем

И в золоте красном пифиям на страх возгоримся,

Цирцеи картавые всех не дождутся в своем

Отравленном замке, и мы ли вином укоримся.

 

Еще те фиолы кримозные выпьем в тени

Смоковниц троянских до их золотого осадка,

Фалернские вина армический лед простыни

Оплавят в дворце у безмолвного князя упадка.

 

Святая Цецилия с нами, невинниц других,

Божественных дев пламенеют летучие рои,

Бетоном увечить ли алые тени благих,

Еще о себе не рекли молодые герои.

 

Сангину возьмет ангелочек дрожащей своей

Десницею млечной и выпишет справа налево

Благие имена, а в святцах почтут сыновей

Скитальцы печальные, живе небесное древо.

 

Красавиц чреды арамейских и римлянок тьмы

Всебелых и томных нас будут искать и лелеять

Веретищ старизны худые из червной сурьмы,

Голубок на них дошивать и с сиими алеять.

 

Ловите, гречанки прекрасные, взоры с небес,

Следите, как мы одиночества мрамр избываем,

Цитрарии мятные вас в очарованный лес

Введут, аще с Дантом одесно мы там пироваем.

 

Стратимовы лебеди ныне высоко парят,

А несть белладонны – травить речевых знаменосцев,

Летейские бродники вижди, Летия, горят

Они и зовут в рай успенных сиренеголосцев.

 

Позволят архангелы, не прерывай перелет,

А я в темноте возвращусь междуречной равниной:

Довыжгут уста пусть по смерти лобзанья и рот

С любовью забьют лишь в Отчизне карьерною глиной.

 

 

ТРИНАДЦАТЫЙ ПСАЛОМ

 

Винсент, Винсент, во тьме лимонной

Легко ль витать, светил не зряши,

Мы тоже краской благовонной

Ожечь хотели тернь гуаши.

 

Водою мертвой не разбавить

Цвета иссушенной палитры,

И тернь крепка, не в сей лукавить,

Хоть презлатятся кровь и митры.

 

Легли художники неправо

И светы Божии внимают,

И двоеперстья их кроваво

Лишь наши кисти сожимают.

 

 

[Leda]

ЯКОВ ЕСЕПКИН

 

«ПАТИНЫ»

 

Тридцать шестой фрагмент

 

Нас ангелы позвали, но куда

Идти весною мёртвым и укосным,

Сияет ювенильная Звезда

Иным, иным отрокам венценосным.

 

Спроси у Антигоны о судьбе,

Разорен виноград и мнят сильфиды

Лишь розовые тени, и себе

Терновные не верят аониды.

 

Горит ещё портальная весна,

Ещё сирены ада золотятся,

Очнёмся от безсмертия и сна –

Нам царские хождения простятся.

 

Ах, эти ли мы чаяли цветки,

Августа ветходержные фаянсы

Таят сие ль пустые ободки,

Чтоб кровию дописывали стансы.

 

Прелестные зелени отцветут,

Светильные угасятся чернила,

Тогда нас поименно и сочтут

На выкошенных небах Азраила.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

ЦАРЕВНЫ

Здесь венчало нас горе одно,

Провожали туда не со злобы.

Дщери царские где же -- давно

Полегли во отверстые гробы.

 

Посмотри, налетели и в сны

Голубицы горящей чредою.

Очи спящих красавиц темны,

Исслезилися мертвой водою.

 

Тот пречерный пожар не впервой

Очеса превращает в уголи.

Даст ответ ли Андрей неживой,

Расписавший нам кровию столи?

 

Не достали до звезд и столбов

Не ожгли, отлюбив похоронниц,

С белоснежных пергаментных лбов

Смерть глядит в крестовины оконниц.

 

Станем зраки слезами студить,

Где одни голошенья напевны,

Где и выйдут навек проводить

Всех успенные эти царевны.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Харитам

I

Где путрамент златой, Аполлон,

Мы ль не вспели чертоги Эдема,

Время тлесть, аще точат салон

Фреи твой и венок – диодема.

 

Шлейфы Цин в сукровице рябой,

Всё икают оне и постятся,

Се вино или кровь, голубой

Цвет пиют и, зевая, вертятся.

 

Кто юродив, еще именит,

Мглу незвездных ли вынесет камор,

Виждь хотя, как с бескровных ланит

Наших глина крошится и мрамор.

 

II

Полон стол или пуст, веселей

Нет пиров антикварных, Вергилий,

Ад есть мгла, освещайся, келей,

Несть и Адам протравленных лилий.

 

Разве ядом еще удивить

Фей некудрых, елико очнутся,

Будут золото червное вить

По венцам, кисеей обернутся.

 

Наши вишни склевали давно,

Гипс вишневый чела сокрывает,

Хоть лиется златое вино

Пусть во мглу, яко вечность бывает.

 

III

Капителей ночной алавастр

Шелки ветхие нимф упьяняют,

Анфиладами вспоенных астр

Тени девичьи ль сны осеняют.

 

Над Петрополем ростры темны

И тисненья созвездные тлятся,

Виноградов каких взнесены

Грозди к сводам, чьи арки белятся.

 

Померанцы, Овидий, следи,

Их небесные выжгут кармины,

И прельются из палой тверди

На чела танцовщиц бальзамины.

 

IV

Грасс не вспомнит, Версаль не почтит,

Хрисеида в алмазах нелепа,

Эльф ли темный за нами летит,

Ангел бездны со адского склепа.

 

Но легки огневые шелка,

Всё лиются бордосские вина,

И валькирий юдоль высока,

Станет дщерям хмельным кринолина.

 

Лишь картонные эти пиры

Фьезоланские нимфы оставят,

Лак стечет с золотой мишуры,

Аще Иды во хвое лукавят.

 

V

Всех и выбили нощных певцов,

Сумасшедшие Музы рыдают,

Ангелочки без тонких венцов

Царств Парфянских шелка соглядают.

 

Хорошо днесь каменам пустым

Бранденбургской ореховой рощи

Бить червницы и теням витым

Слать атрамент во сень Людогощи.

 

Веселитесь, Цилии, одно,

Те демоны влеклись не за вами,

Серебристое пейте ж вино,

Украшенное мертвыми львами.

 

VI

Над коньячною яшмой парят

Мускус тонкий, мускатная пена,

Златовласые тени горят,

Блага милостью к нам Прозерпена.

 

Винных ягод сюда, трюфелей,

Новогодия алчут стольницы,

Дев румяней еще, всебелей

И не ведали мира столицы.

 

Мариинка, Тольони сие

Разве духи, шелковные ёры,

Их пуанты влекут остие,

Где златятся лишь кровью суфлеры.

 

VII

Столы нищенских яств о свечах

Тени патеров манят, лелеем

Днесь и мы эту благость в очах,

Ныне тлейся, беззвездный Вифлеем.

 

Яства белые, тонкая снедь,

Пудра сахаров, нежные вина,

Преложилась земная комедь,

А с Лаурою плачет Мальвина.

 

Дщери милые ель осветят,

Выбиются гирлянды золотой,

И на ангельских небах почтят

Бойных отроцев млечною слотой.

 

VIII

Вновь горят золотые шары,

Нежно хвоя свечная темнится,

Гномы резвые тлят мишуры

И червицей серебро тиснится.

 

Алигъери, тебя ль я взерцал:

Надломленный каменами профиль,

Тень от ели, овалы зерцал,

Беатриче с тобой и Теофиль.

 

Ах, останьтесь, останьтесь хотя

Вы ночными гостями в трапезных –

Преследить, как, юродно блестя,

Лезут Иты со хвой необрезных.

 

IX

Вдоль сугробов меловых гулять

И пойдем коробейной гурмою,

Станут ангелы чад исцелять –

Всяк охвалится нищей сумою.

 

Щедро лей, Брисеида, вино,

Что успенных царей сторониться,

Шелки белые тушит рядно,

Иль с демонами будем цениться.

 

Золотое начинье тисня

Голубою сакраментной пудрой,

Яд мешая ль, узнаешь меня

По венечной главе небокудрой.

 

X

Амстердама ль пылает свеча,

Двор Баварский под сению крова

Млечнозвездного тлеет, парча

Ныне, присно и ввеки багрова.

 

Книжный абрис взлелеял «Пассаж»,

Ах, напротив толпятся юнетки,

Цель ничто, но каменам форсаж

Мил опять, где златые виньетки.

 

Аониды еще пронесут

Наши томы по мглам одеонным,

Где совидя, как граций пасут,

Фрея золотом плачет червонным.

 

XI

Злобный Мом, веселись и алкай,

Цины любят безумную ядность,

Арманьяка шабли и токай

Стоят днесь, а свечей -- неоглядность.

 

На исходе письмо и февраль,

Кто рейнвейны любил, откликайтесь,

Мгла сребрит совиньон, где мистраль

Выбил тушь, но грешите и кайтесь.

 

Цина станет в зеркале витом

Вместе с Итою пьяной кривляться,

Хоть узрите: во пунше златом

Как и будем с мелком преявляться.

 

XII

Заливай хоть серебро, Пилат,

В сей фаянс, аще время испиться,

Где равенствует небам Элат,

Сами будем звездами слепиться.

 

Вновь античные белит столы

Драгоценный вифанский орнамент,

А и ныне галаты светлы,

Мы темны лишь, как Божий сакрамент.

 

Был наш век мимолетен, шелков

Тех не сносят Цилетты и Озы,

Пить им горечь во веки веков

И поить ей меловые розы.

 

 

 

 

[Leda]

Яков ЕСЕПКИН

 

ФЕССАЛОНИКСКИЕ ПУТРАМЕНТЫ

 

Пятьдесят второй фрагмент

 

Парки белые трюфели чают,

Яств столы ныне гробов не ждут,

Вновь пурпурные дивы скучают

И альковы сохранность блюдут.

 

Все музыки пьяны и блудницы,

Из Ефеса получим ли весть,

Содомитские мчат колесницы,

Томный шелест кому перевесть.

 

Именитства окончились тризной,

Прячут ключники в подпол клико,

Бязь коринфскую ветхой старизной

Покрывают, сколь время легко.

 

Гасим свечки витые, галаты

Нощь не могут прейти, золота

Смерть для первых, иные Элаты

Мрамром неба возвысит фита.

 

Мало будет скучающим дивам

Чермных роз и путраментов сех,

Выжжем цветы очами и к Фивам

Низойдем, чтоб рыдать обо всех.

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

ПИР АЛЕКТО

Четырнадцатый фрагмент пира

 

От смерти вряд ли Йорик претерпел,

Певцов ночных Гекаты отраженья,

Призраки за восьмой стольницей, пел

Художник всякий глорию ей, жженья

 

Порой и адской серности, увы,

В тенетах славы значить не умея,

Что праздновать в себе мокрицу, вы,

Времен иных скитальцы, Птолемея

 

Сумевшие, быть может, оценить

Учёный подвиг, маску ретрограда

Унёс в могилу он, а хоронить

Идеи любит Клио, маскерада

 

Тогда ей и не нужно (сей чудак

Достиг великой мудрости и тайны

Покров чуть совредил, когда чердак

Вселенский есть иллюзия, случайны

 

Всегда такие вспышки, гений -- раб

Судьбы фавора, знание земное

Его определяет фатум, слаб

Творец любой, величие иное

 

Имеет столь же выспренний посыл,

Несть истин многих, гений и злодейство,

Заметим, врать не даст Мафусаил,

Прекрасно и совместны, лицедейство

 

Доступно всем, а нравственный закон

Внутри, не Кант один бывал сей тезой

Астрийской ввергнут в смуту, Геликон

Хранит благие тени, их аскезой

 

Корить возможно ангелов, так вот,

Не гений за порочность отвечает,

Равенствует ли Бродского кивот

Божнице – речь кому, творец лишь чает

 

Прозрения для всех, в орбитах цель

Следит, а на Земле ничем он боле

От нас неотличим, раба ужель

Судьёй назначить верно, в чистом поле

 

Гуляют души, знанием своим

Способные утешить и развеять

Морок сомнений вечных, только им

Положен свет, алмазы нощно сеять

 

Лишь им дано, убийц и жертв делить

Какой-нибудь линейкою иною

Пусть пробуют камены, обелить

Нельзя морочность душ, за временною

 

Поспешностью оставим это, две,

Четыре, сорок истин и теорий

Нулям равны, у Данта в голове

Пожар тушили музы, крематорий

 

Бессмертия нам явлен, разве блеск

Его, поймут ли мученики, ложен,

Комедии божественной бурлеск

На ярусник сиреневый положен

 

Искусства, парадоксы дружат здесь

С обманом возвышающим и только,

Учений и теорий нет, завесь

Их скатертью, останется насколько

 

Безсмертие в миру, ещё вопрос,

Точней, ещё загадка, Дау милый,

Зане душою темною возрос,

Легко из рек печальный и унылый

 

Последний мадригал: мы объяснить

Сегодня можем то, что пониманью

Доступно быть не может, миру ль нить

Доверит Ариадна, тще вниманью

 

И муз, и тонких граций доверять,

По держит всё ещё с амонтильядо

Лафитник, нить ли, здравие терять

Ума, равно тщете вселенской, Прадо,

 

Холодный Эрмитаж и Лувр пустой

Вберут алмазный пепел, эстетичность

Одна скрывает смысл, символ простой,

Пророка выдает аутентичность,

 

Но лучшее небесное письмо

До нас не доходило, мрамр чернильный

Всегда в осадке был, певцам трюмо

Свиней являло, сумрак ювенильный

 

Окутывал пиитов, их уста.

Печати родовые замыкали,

Ничтожество сим имя, но чиста

Символика имен самих, алкали

 

Владетели величья и взамен

Хорической небесности вечерий

Им дали благость черствую, камен

Ужасно попечительство, Тиверий,

 

Калигула, Нерон и Азраил,

Собравшись, не сумеют эти узы

Порвать, Адонис нежное любил

Цветенье, не фамильные союзы

 

С восторженною лёгкостью в ручье

Зломраморную крошку обращают

Ещё раз Апокалипсисом, сплин

Бодлер цветами зла поил, вещают

 

Нам присно аониды о конце

Времен и поколений, им урочно

Иллюзии варьировать, в торце

Любого камелота – дело прочно –

 

Струится разве кровь, а Птолемей

Был всуе упомянут, но ошибка

Его надмирных стоит месс, посмей

Её тиражить будущность, улыбка

 

Давно могла б Фортуне изменить,

Бессонный хор светил есть иллюзорный

Провал, загробный мраморник, тризнить

Им суе, мир воистину обзорный

 

Весь зиждется в орбите всеземной,

Мы видим иллюзорное пространство,

Закон внутри и небо надо мной:

Иммануил ошибся, постоянство

 

Такое астрологии темней,

Урания пусть вверенные числа

Учёным демонстрирует (за ней

Не станет, мы не ведаем их смысла);

 

И вот, певцов ночных призрачный хор,

Стольницу под восьмою цифрой зряши,

Расселся незаметно и амфор

Чудесных, расположенных вкруг чаши

 

С порфировым тисненьем, в мгле сквозной

Мог тусклое увидеть совершенство,

Изящные лафитники луной

В плетенье освещались, верховенство

 

Манер великосветских, дорогих

Теней сердцам истерзанным традицией

Щадило вежды многих, у других

Веселье умножало, бледнолицый

 

Гамлет сидел меж Плавтом и хмельной

Медеей, те соседствовали чинно

С Овидием и Фабером; одной

Картины этой виденье повинно,

 

Возможно, в сем: из пурпура и мглы

Сквозь мраморные летучие гримёрки

Зерцально проникая и столы,

Алекто оказалась близ восьмёрки.

 

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

На смерть Цины

 

Четыреста пятьдесят восьмой опус

 

Мел стекает со шелковых лиц,

Милых отроков чествуют взглядом,

Век паяцев и падших столиц:

Славен пир алавастровым ядом.

 

Звезды мертвые имут иль срам,

Кто юниде ответствует пленной,

Ирод ждет нас к себе по утрам –

Вишни есть в сукровице тлеенной.

 

Всех оплакала твердь Сеннаар,

Шелк ужасен о персях Аделей,

Се и мы без высоких тиар

Меж порфирных лежим асфоделей.

 

Четыреста пятьдесят девятый опус

.

Хоть с Гекатой в фамильный подвал

Опустимся: июльские вина

Блещут златью, где мраморник ал

И надежды пуста домовина.

 

И кургузая Цина ужель

Не хмелеет со крови, решится

Яко розами выцветить гжель,

Вечность адских чернил устрашится.

 

Но, Гиады, не плачьте, август

Желтой вишней фаянсы литые

Оведет – мы из пламенных уст

Выльем яд на столы золотые.

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

ПУРПУРНЫЙ ДОЖДЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ

Жертвоприношение-1

 

Декабрь вначале, дождь с утра

Напомнил о вчерашней смерти

Кустов, их ровного костра

Тянулись очертанья к тверди.

 

Блаженной осени исцвет

Гранить и алчут богомолы,

Еще таят сарматский свет

Дарохранительные молы.

 

Се -- гиацинтовый Рамзес,

Хурма аттического съема

Висит под пологом небес

В свече китайского синдрома.

 

Давай фиолы освятим

Никчемной шелковою кровью,

Одно соцветники златим,

Одною живы и любовью.

 

Меня искали ангелки,

Но до креста не долетели,

Мы были в мире высоки,

Благих спасать еще хотели.

 

Ах, страшен Аустерлиц, уз

Бежать скорее, днесь возможно

В персти эдемской мертвых муз

Серебром пудрить осторожно.

 

Смотри, винтовие несут

Нам божевольные юниды,

В цетрарах ангелов пасут

С шелковой плетью злые иды.

 

Певцов боялись век, сюда

И свечи, кровью обвитые,

Не внесть, кадит сирень-Звезда,

Мы видим соны золотые.

 

Дешевым Сирии вино

Зачем и сделали торговки,

Яд изольет веретено,

Травить нас будут четверговки.

 

Господь у Храмовой горы

Теперь невинных ли дождется,

Во розах морные дары,

Сие урочество блюдется.

 

Не позолотца, а зола

На лаврах, и пред этой новью

В разводах бурых зеркала

Освещены одной любовью.

 

К ним из остудной темноты

Мы вышли. Дождь... Конец недели…

Смотри! Ужель не помнишь ты --

Они вчера еще горели!

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

ПОТИР

Нашу веру на перстне зола

Выжгла в цвете меж гнилью и златом,

Лжи вовек повелев зеркала

Возвышать европейским закатом.

 

Кипарисовый ветхий ларец

Августовское брашно лелеет,

У демонов алмазный венец,

Челядь их ни о чем не жалеет.

 

А о чем и о ком на земле

Сожалеть под чарующей сенью,

И персты, и алмазы в золе,

Мрак цимнийский ли -- путь ко спасенью.

 

Все равно и не станут жалеть

Онемевших пиитов, алмазы

Для того воздают, чтоб алеть

С ними вместе могли верхолазы.

 

Глянь, Летиция, нощь всепуста,

Никого, ничего, аще благо

Выйдем к раям гулять, их врата

Нам откроет Иурий Живаго.

 

Нет во червной персти золотых

Десных смертников, нет псалмопевцев,

Что искать с огонями святых,

Пусть орешки глядят у деревцев.

 

Злобно демонов хоры поют,

Наши ангели к нам опоздали,

Соалмазные эти куют

Всем венечия, аще предали.

 

Ангелки, ангелки, вы сего

Не могли и узнать отреченья,

Тратно днесь под Звездой волховство,

Рдятся лихо архангелы мщенья.

 

В Амстердаме иль Вене горят

Их лихие венечья-головки,

С нами суе быки говорят,

Суе ищут царей худокровки.

 

Нищих Господе всё обелит,

Маком полны сиянные мехи,

В рае светлом сех ждать повелит,

Над купами расцвечивать стрехи.

 

Только раз нам и было дано

Речь псаломы о святой любови.

Дальше смерти ея полотно

Пролегло, не смотри в эти нови.

 

Жизнь избыта, а кровь не стереть,

Слез потир поднесут лишь Иуде,

Мы ж пребудем: гореть и гореть

Краской славы на битом сосуде.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

К Алигъери

 

Египетская цедра над метелью

Сменилась топким цеженным огнем,

И жалованный снег предстал купелью,

И слух потряс Зевес, рассеяв гром.

 

В цезийское пространство ход отверст,

Искрится фиолетом чермный перст

Антихриста, но вечно существует

В природе роковая правота,

А днесь ее вместилище пустует,

В каноне солнце Божия перста.

 

Елику смерть о черном балахоне

Куражится, поклоны бьет, вино

Из сребренных куфелей (на агоне

Убийц холодных, прошлое темно

 

Каких, летучих ангелов отмщенья,

Заказчиков расплаты, иродных

Мелированных ведем, обольщенья

Не ведавших иного и родных

 

Отцов невинных мальчиков кровавых,

Царевичей всеугличских, царей

Развенчанных в миру и величавых,

Помазанных их дочек, пастырей

 

Грассирующих преданных урочно,

Без серебра алкавших крови их,

Алмазных донн и панночек, бессрочно

Почивших в Малороссии, благих

 

Когда-то, ныне желтыми клыками

Украшенных садовников, хламид

Носителей колпачных, брадниками

Крадущихся вампиров, аонид,

 

Небесной лазуритности лишенных,

Жертв новой гравитации, другой

Колонны адотерпцев оглашенных)

Лиет вольготно в скатерть, дорогой

 

Пейзаж для сердца, из венецианских

Замковых окон видимый, темнит

Личиной злобной, дарует гишпанских

Высоких сапогов короб, теснит

 

Сама еще белесых наших гостий,

Блондинок, сребровласок, чаровниц,

Но только натуральных, ведем остий

Им кажет черни, сумрак оконниц

 

Почти и новогодних застилает

Хитонами ли, бязью гробовой,

Молчит, а то собачницею лает,

А то взывает чурно, кто живой

 

Откликнись, будем пир одесный ладить,

Еще играют Шуберта в саду,

Моцарта явствен шаг, музык усладить

Чарованных готовый, заведу

 

Сейчас, а снег декабрьский не помеха,

Чем далее, теплей он, милых дев

И другов честных в царственности меха

Сибирского, пушнины, разглядев

 

Какую ведьмы в зависти лишь ахнут,

Гагаровой к вишневым деревам,

Здесь вишенки мороженные чахнут

В корице сахаристой, кружевам

 

Желточным их пойдут сирени пудры,

Как всякую любовно обернем

Бисквитами и сдобой, были мудры

Евреи местечковые, рискнем

 

С царевишнами к ним соединиться,

На маковые ромбы поглядеть,

Бывает, царским кухарям тризнится

Обилие столешниц этих, бдеть

 

Сегодня им о яствах непреложно,

Пускай засим рецепт перенесут

В палатницы хоромные, возможно,

Еще царей отравленных спасут,

 

А смерть, гляди, опять кикимор дутых

Презрев, лиет по скатерти вино

Из битого начиния, согнутых

Юродливо бокалов, решено,

 

Пируем хоть с мертвыми рядом, сверки

Теперь не нужны, истинно чихнем,

Покажутся тогда из табакерки

Черемницы и черти, сих огнем

 

Порфировых свечей осветим, ярка

Заздравная свечельница, когда

От жизни и не видели подарка,

Что ж требовать у смерти, иль сюда

 

Нелегкая внесла ее, угасло

Сколь денное мерцанье, так одно

Ей в ноздри вклеим розовое масло,

Боится роз косая, а вино

 

Хоть криво, но лиет еще, отравней

Сыскать непросто будет, а куфер,

Хоть бит, как прежде полон, благонравней

Презреть и нам развратных, Агасфер

 

Теперь сих отравительниц не любит,

Я знаю, много брали на себя,

Шутили не по делу, сам и губит

Пускай адскую челядь, пригубя

 

Несносное отравленное пойло,

Реку вам, други, ладите балы

Пировные, гостям рогатым стойло

Всегда найдется, царичам столы

 

Пусть нынче камеристки сервируют,

Смотреть люблю движенья, угодить

Хотят оне успенным и балуют

Живых, кому за кем еще следить

 

Один сегодня помню, тьмой беленье

Скатерное кривым не очернить,

Мы выстрадали благое томленье,

Бессмертию не стоит временить,

 

Когда цари пируют вкруг одесно,

Когда живые царичи, а сих

Невесты ожидают, благовестно

Такое пированье, бабарих

 

Здесь можно смело к чурным приурочить,

Молчание их выдаст, нам пора

Дела вершить земные, не сурочить

Невинно убиенных, за одра

 

Червницу не зайдем и возалкаем

Суда великонощного, коль яд

Иных берет, черноту отпускаем,

Тлести ей меж эльфиров и наяд,

 

Одну, пожалуй, косную оставим

Чермам во назидание, перчить

Начнемся белым пересом, заправим

Лукавые мозги, сколь огорчить

 

Решит смешного рыцаря, сиречить

Возьмет опять привычку, совлекать

Царевн в альковы, стольников увечить,

Иродничать и ёрничать, алкать

 

Веселия на тризнах цареносных,

На службе у порока зреть святых,

Орать безбожно, фей златоволосных

Лишать воздушных нимбов золотых,

 

Греми пока, нощное балеванье,

Замковые ансамбли заждались

Музыки и акафистов, блеванье

Кашицей мертвой суе, веселись,

 

Товарищество славное, Селены

Взывает свет, нести быстрей сюда

Фламандские холсты и гобелены,

Рельефные гравюры, стразы льда

 

Хрустального, шары чудесных фором,

Сребряные, порфирные в желти,

Витые алебастрами, узором

Диковинным горящие, внести

 

Быстрей велю и блюда выписные,

Фаянсами разящие гостей,

Алмазовые рюмки, именные

Суповницы из крымских областей,

 

Орнаментные амфоры, куферы

Красные, изумрудные мелки

Для ангелов, точеные размеры

Отметить возжелающих, лотки

 

Со яствием нездешним, на капризы

Рассчитанные, негой кружевной

Богатые кофейники, сервизы

Столовые, молочниц пламенной

 

Ансамбль еще, пирожницы, свечений

Держатели вальяжные, чайных

Китайских церемоний и печений

Гофрирный антураж, пироносных

 

Конфетниц череду, еще креманки

Холеные, цветовья севрских ваз,

Пируем, аще балов самозванки

Зерцальниц не преидут напоказ,

 

А серебро прейти сим невозможно,

Пусть плачут в стороне, взирая наш

Горовый пир, напудриваясь ложно,

Чтоб время обмануть, резной лаваш

 

Им снесть, а то для пифий горемычных

Украсть вина куферок, пармезан

Стянуть при верном случае, клубничных

Желе набрать украдкой иль нарзан

 

Какой хотя кианти на замену,

Иль мусс, иль кухон сливочный, грильяж

Наладить в туесок, вторую смену

Им жариться едино, сей типаж

 

Знаком балам и нами узнаваем,

А ну, чермы, офорты геть чертить

Куминами и фенхелем, бываем

Нечасто рядом, бойтесь осветить

 

Чихающие рожицы, берите

Сиреневые пудреницы, тушь,

Паршу невыносную, хоть орите

В себя, покуда краситесь, на не совсем так

 

Адскую мы елико не разменны,

Помазание ждет нас и престол,

Как могут бысть куферы мертвопенны,

Пьем здравие, серебро этот стол

 

Разбойное не может изувечить

Соцветностию мертвой, нам оно

Всегда служило верой, бойтесь речить

Ползвука, если в серебре вино.

 

 

 

[Leda]

ЯКОВ ЕСЕПКИН

 

К МРАМОРНЫМ СТОЛАМ АНТИОХИИ

Растительность меняет ипостась,

И ряженые грубыми руками

Крестьянку украшают, веселясь,

Корой дубовой, листьями с цветами,

 

И девственница сельская к ручью

Бежит, к благоухающей поляне,

Чтоб песнь могли хвалебную свою

Пропеть живому дереву крестьяне.

 

Безмолвствуя, на нивах и в садах

Обильный урожай дарят благие

Царицы, отражаются в водах

С кострами рядом девушки нагие.

 

Всей млечностью сверкают бедра их

Сквозь дымную вечернюю завесу,

Русалки волокут к реке одних

Топить, а мертвых тащит нежить к лесу.

 

Среди мохнатых рож лесовиков

Взирает божество иль гений дуба

На козни козлоногих мужиков,

Стремящих в поселянок злые губы.

 

Уж головы, как стонущий цветник,

В крови сухой садовника затылок,

К устам блажным, смеясь, сатир приник

Ртом горьким и похожим на обмылок.

 

Поверить чувство логикой конца

Нельзя, столь космополис этот узок,

Что кладезь бездны лавром близ лица

Возрос, чуть холодя угольник блузок.

 

Пугаясь, закрывая темный стыд,

Теперь и не приветствуя поблажки,

Красавицы смущают аонид,

Расплющив белорозовые ляжки.

 

В овине плодовитым будет скот,

И радовать начнет цветенье риса,

Блеск Троицы венчание влечет

И яблоко горит в руке Париса.

 

Гори, гори божественным огнем,

Земные освещай юдоли, блага

Сиянность эта праздничная, в нем

Таится наркотическая влага

 

Сандаловых деревьев, Елион

Дает огоню мускус и граната

Подземный аромат, и Аквилон

Сверкает где-то рядом, аромата

 

Нежнее и желанней вспомнить я

Теперь не стану браться, неги дивной

Забыть нельзя, колодная змея

Иль змей, невинной Еве и наивной

 

Свой искус предлагающий, они

Лишь жалкого плодовия вбирали

Гнилостную отраву кожей, мни

Себя хоть искусителем, едва ли

 

Возможно у Гекаты испросить

Нектарное томленье, вина, хлебы

Уже евхористические, пить

Нектар облагороженный из Гебы

 

Небесных кубков, яствия вкушать,

Преломленные тенями святыми,

Нет, это создается, чтоб решать

Могли певцы с царями золотыми

 

Вопросы и задачи, для мессий

Оставленные мертвыми богами,

Подвластные не времени, витий

И книжных фарисеев берегами,

 

Безбрежностью пугавшие, одне

Астарты исчислители иль школы

Какой-то авестийской жрицы, в сне

Пророческом великие глаголы,

 

Согласные и с кодом, и с ценой

Знамения таинственного, знанья

Частичного, увидеть могут, зной

Теперь лиет Зефир, упоминанья

 

О силах темных я б не допустил

В ином контексте, зноя благодатность

Навеяла сие, а Бог простил

Такую очевидную невнятность

 

Урочного письма, вино горит

Сейчас в любом офорте, в червной фреске,

Господь с учениками говорит,

Я слышу речь Его, на арабеске

 

Мистической является письма

Лазурного таинство, но шифровый

Еще неясен смысл, а сурема

Кровавая точится, паки новый

 

Теснят финифтью ангелы завет,

Серебряною патиной обрезы

Порфирные уравнивают, свет

Лиется Богоданный, паки тезы

 

Сознанье внять младое не спешит,

Окармленные кровию, но вера

Взрастает и привносится, вершит

Судьбу Христос-мессия, наша эра

 

Берет начало, ангелы блюдут

Дарованные альфы и омеги,

Апостолы на вечере восждут

Червленого вина и Слова неги,

 

И вот убойной кровию вино

Становится, а кровь опять лиется

В сосуд подвальный, буде решено,

Так бысть сему, о серебре виется

 

И царствует пусть Слово, исполать

Предавшему и славившему, вечно

Зиждительство такое, не пылать

И агнцам без реченности, конечно

 

Служение любое, но Ему

Служить мертвым и нищим положенно,

Елику мало крови, мы письму

Своей добавим, всякое блаженно

 

Деянье и томленье во Христе,

Нет мертвых и живых, конец началу

Тождествен, а на пурпурном листе

Серебро наше руится, лекалу

 

Порфировому равенствует мгла,

Прелитая в тезаурисы, темы

Не ведаем и слава тяжела,

И Господи не скажет ныне, где мы,

 

Куда глядеть сейчас и на кого,

Ведет к благим ли зеленям дорога,

Спасет живых ли это баловство,

Зачтется ль откровение, у Бога

 

Престольниц будем истинно стоять,

Молчанье дорогого наше стоит,

И в мире мы не тщились вопиять,

И там реченье пусть не беспокоит

 

Спасителя и Сына, велики

Хождения, скупа вершинность цели

Миражной, аще косные жалки,

Так мы сие, но прочие ужели

 

Честно возвысить ложию хотят

Себя, а руки алчные скрывают,

Вина ли им и хлебов, освятят

Другие кровь четверга, пировают

 

Другие пусть над хлебом и вином,

Еще я помню праздников томленье

Освеченных, каким волшебным сном

Забыться, чтоб обрящить устремленье

 

К звездам и небам, истинно молчать,

Не речь опять с бесовскими шутами,

Безмолвствовать, как в церковях кричать

Начнут иродных толпы, и перстами

 

Ссеребренными только на крови

Зиждить хотя и суетные ямбы,

А мало станет Господу любви,

Креста и терний, кровью дифирамбы

 

Пустые с Ледой вместе отчеркнуть,

Летицией иль Цинтией, невестой

Названной и успенной, окунуть

В бессмертность и финифти за Авестой

 

Навеки прежелтевшее перо,

Свести багрицей тусклые виньеты

Нисану бросить горнее тавро,

Венчать ему надежней мраком светы,

 

Чем нам дразнить рождественских гусей

И выспренности тщиться прекословить,

Довольно требы этой, не для сей

Живой и мертвой ратницы лиловить

 

Разорные муары, а вино,

Дадим еще уроки фарисейству

И скаредности, втуне снесено

В погреб опять и присно, святодейству

 

Обучены мы небом, геть, чермы,

Коль праздники еще для вас не скрыты,

Нести сюда начинье, от чумы

Беречься чурной будем, лазуриты

 

Пускай себе мелованно горят,

Звучания и эхо умножают,

Нас ангелы одесные узрят,

Недаром Богоимные стяжают

 

И глорию, и лавры, волшебства

Законы им астрийские знакомы,

Облечь языки мертвые, слова

Никчемные в порфировые громы

 

И молнии, в тезаурисный чад

Кадящийся они еще сумеют,

Напудрить их слегка и на парад

Небесный ли, гранатовый, сколь млеют

 

От выспренних созвучий бредники

Аидовские, полные проказы

И жабьих изумрудов, ввесть полки

Ямбические, пурпурные стразы

 

Прелив на колонтитулы, гуашь

С финифтью вычурною верх линеек

Огранных снарядив, таким не дашь

Забыться меж пульсирующих змеек

 

Летейских, во сребристых неводах,

Свечном ли обрамлении карминном,

С бессмертием бумага не в ладах,

Но есть иные области, о винном

 

Церковном аромате будем тлесть

Еще мы неоднажды, вспоминанья

Нас пленные не бросят, паки есть

Визитницы иные, где признанья

 

Теперь и вечно ждут невесты, лад

Оне внимают стройный и высокий,

Алкают не сиреневых рулад,

А песней наших траурных, стоокий

 

Хромовник не страшит их, не ему

Царевен обучать и мироволить,

Нас девы дожидаются, сему

Воспомниться, духовников неволить

 

Посмеет разве иродный плакун,

Черемная окарина, гарпия

Тартарская, за праздничный канун

Содвинем кубки разом, Еремия,

 

Дионис и сиречный Златоуст,

Нам некому сейчас зело перечить,

Сад Капреи отцвел, Елеон пуст,

Архангелы молчат, блажным ли речить,

 

Когда налились кровью словари,

Немеют посвященные, о чаде

Нечистые слагают попурри

Юродствующих, это ль в дивном саде

 

Останется для праздничных теней,

Мы Ирода еще представим деткам

Успенным и сукровицу сеней

Затеплим винной аурой, серветкам

 

Кровавым доверяйте, други, то

Серебро, с воском литое по смерти

Из белых наших амфор, их никто

Не выбиет, ни бражники, ни черти.

 

 

 

 

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Оцветники Сеннаара

 

Отпустит Боже черные грехи,

Заплачет над убитыми Георгий,

И кровь сию архангелы в мехи

Сольют и сохранят для темных оргий.

 

А что еще привратникам хранить,

Великие святыни источились,

Жемчужную путраментную нить

Востянуть за Аид и не потщились.

 

Есть ангельскому бдению предел,

Нельзя его минуть в земные сроки,

Уйдем скорее, Марио, от дел

Иль вспомним византийские уроки.

 

Не стоят мессы наши времена,

Что десным это мелкое коварство,

Мы кровию святили имена,

Чтоб прочились державие и царство.

 

Но тщетен героический пример,

Когда серебро с остиев лиется

И вычурные замки у химер

В плену, и див тристия чурно вьется.

 

Звучит еще пленительный мотив,

А музы нарицательными стали,

Нецарственный теперь инфенитив,

Мистерий уморительны детали.

 

И как бы новый Чосер превоспел

Терцийские левконии и астры,

Штиль готикский давно оторопел,

Вертятся вкруг какие-то пилястры.

 

Нельзя, увы, гекзаметры слагать,

Певцы ночные патиной оделись,

Божественный глагол изнемогать

Устал и флики нынче согляделись.

 

Скабрезно вышел бастровый графит,

Хватилось разве суего витийства,

Дает обеты веры неофит

И туне клясть кабалы византийства.

 

Смешно им потакать, смешно и речь,

Лишь можно избежать реминисценций,

Аромы экстатичные сберечь

В черемуховых сумраках каденций.

 

Точат весной строфические тьмы,

Крысиные певцам внимают ушки,

Диавольской басмовой тесемы

Достало на пошейные задушки.

 

Герои где -- в земле они сырой,

Выходят на панели даже вдовы,

Когда бессмертье гонят через строй

И меряют холстинные обновы.

 

Подтечные их складки тяжелы,

Жалки и подаянья даровые,

Но смертники содвинули столы

И мелом обвели багрец на вые.

 

Еще настанет время пировать,

Чудесные тогда преображенья

Отметим, суе венчики срывать

Чермам с пиитов, чтящих пораженья.

 

Иного быть не может, велики

На требницах славянских эшафоты,

Пускай хотя узрят духовники,

По ком точились красные киоты.

 

По ком рыдали серебром в миру

Венчанные изнеженные дивы,

Их слезы вечно сернистую мглу

Точить должны, где резвятся Годивы.

 

Там пышные летают в небесех

Горящие слепые махаоны,

Приветствуют блаженствующих сех,

Записанных церковными в рахмоны.

 

Летиция, я буду меж теней

Ущербных, ты легко меня узнаешь,

Серебра и порфировых огней

В адницах мало, их ли обминаешь.

 

Равенствовать сейчас одним царям

И будем, ждут пускай своих надежей

Успенные когорты, к алтарям

Бредя за неким аспидным вельможей.

 

Секрет великий мне открыл гонец

Стенающий и нет ему равенства,

Здесь храмом полагается венец,

А там смешны обманы духовенства.

 

Есть ад, адница, нет и чистеца

Возалканного, макового рая,

Обман такой алмазнее венца,

Неживы мы, одесно умирая.

 

Лишь адники вершат свой приговор,

За ними князь сапфировый играет

Судьбами – и окончен разговор,

Святой урочно втуне умирает.

 

Столпы александрийские теперь

Позорнее холопских распинаний,

И огненный еще троится зверь,

И время не пришло воспоминаний.

 

Нас вспомнят поименно, во холстах

Подставят наши лбы под поцелуи,

И пусть горят на ангельских перстах

Невинной крови стонущие струи.

 

[Leda]

Яков ЕСЕПКИН

 

ТЕЗАУРИС ЦИНТИИ И СВАНА

Девяносто третий фрагмент

 

Открывайте шкатулки пустые,

Мелы прячьте в седой малахит,

Лижут черви титулы витые

И путраментный грозен рахит.

 

Ночи мил галилейский меловник,

Со налистий ссыпается рис,

Вепри снов объедают рифмовник,

Жжет лимонную кисть кипарис.

 

Венских риторов юная слава

Не к рябому Каифе нежна,

Скипетр ал и сребриста булава

Ассирийского царствия сна.

 

Фарисеи ли, дети заснули,

Терны гасят Коринф и Ефес,

Не асийскую вязь промокнули

Смертным шелком – фьеолы небес.

 

Плюшем бледным оденутся ложи,

Яды Тарса достигнут ушей,

И в базиликах выбелят кожи

Мертвых жаб и летучих мышей.

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

«Музеумы аонид»

 

Впервые Ксеркс увидел мир ночной

В приходе, византийскими камнями

Возвышенном, жемчужною трухой

Гербовник звезд троящем в тусклой раме.

 

И стройные в душе ряды зажглись,

И странные образовались реки,

Прекрасно освещенные, как высь,

Пространством, убивающим навеки.

 

Быть может, над водой Левиафан

Акафисты речет, молясь потиру,

Когда сквозь сон в астральный океан

Вплывает рак по лунному эфиру.

 

Быть может, разве лунные огни

Для иноков одних верхонебесных

Светятся и серебром горним дни

Их благо застилают, от воскресных

 

Тревожных бдений в тлене мартобря

До муки четвергового застолья

Горит о свечках лунная заря

И красит червной желтию уголья.

 

Каких еще художникам высот

Мучительно искать, какие замки,

Яркие от готических красот,

В трюфельные и кремовые рамки

 

Десницей кистеносной заключать,

Со коей масло жадное лиется,

А снизу – достоверности печать

(Виньетство неизменно), узнается

 

Веками пусть художнический штиль,

Лессиров экстатическая смутность,

Эпох легкопылающий утиль

Пускай щадит холстов сиюминутность.

 

Их вечности оставлено хранить

Высоким провидением, а в мире

Не любят современники ценить

Достоинств очевидных, о кумире

 

Им слышать даже суетную речь

Всегда, Франсиско мой, невыносимо,

Иных и ныне я предостеречь

Могу от грез пустых, идите мимо

 

Целованные баловни судьбы,

Владетели кистей небоподобных,

Скорей и мимо дружеской алчбы,

Расспросов ученически подробных;

 

Не может зависть низкая желать

Добра иль духовидчества, в основе

Ее лишь неприятье, исполать

Равно жестоким недругам, о Слове

 

Пылающем и вечно золотом

Коль вы хотя минутно пребывали,

Над светлым лессированным холстом

Сгибались, духовидцев узнавали,

 

А то внимали сумрачности их,

Молчанию несветскому учились,

Мирвольные от чаяний благих,

Ведьм темнили и царствовать не тщились.

 

Сказать еще, провидческий талант

Взбесить готов завистников и другов,

Луну сребрит мистический атлант,

А мы его божественных досугов

 

Избавим, счесть условий для того,

Чтоб гений мог лишь царевать во гробе

Нельзя, их вековое торжество

Надменно говорит о дикой злобе,

 

О подлости, не ведающей слов

Иных, помимо бранных, о коварстве,

На все готовом, если крысолов

Царит еще хотя в мышином царстве.

 

Помазание столпника на труд

Зиждительный и творческую благость

Нашедшим в жизни яствия и блуд

Унынием грозит, земная тягость

 

Сего осознавания вольна

Привесть ко меланхолии жестокой,

Поэтому эфирная волна

Творительства, подобно волоокой

 

Наложнице, гасится тяжело

В каком-нибудь темничном заточенье,

Бьют ведьмы среброперстное стило,

Так демонов свершается отмщенье.

 

Когда не помогают оговор,

Предательство с обманом беспримерным,

Смирить всевидца может лунный вор

Фиглярством и ловкачеством каверным,

 

Кради, украл – и нет мирских страстей

Предмета дорогого, кстати ль можно

Лишить банально мастера кистей

Хороших, либо ядами подложно

 

Сумбурность милых красок развести,

Творца избавить средств для выраженья

Духовного сюжета и свети

Хоть две луны, эфирного броженья

 

Не будет, лишь осадок золотой

Пойдет, коль хватит, скажем, на пилястры

Замковые, в агонии пустой

Наш друг, еще глицинии иль астры

 

Больные отразив, теперь почтет

Уснуть, камены чистого искусства

Примеры эти знают, перечет

Один их много времени и чувства

 

Читателю бы стоил, палачи

Всегда готовы к сумрачной расправе,

Бессилен, прав, так истину ищи

В Булони иль вервульфовской канаве.

 

А то еще горит Цимнийский лес,

Прейти его сквозь лунные дорожки

Сложнее дивным странникам небес,

Копыта здесь, там перстневые рожки.

 

Набрось деспот восточный хоть чадру

На гребневую девственную раму,

Увиждят ангела чрез мишуру

Веков сего горенья панораму.

 

Вермеер, Мунк, иной ли фаворит

Сияний, млечной патиной обвитых,

О вечности капризной говорит

В компании чудовищ басовитых.

 

Быть может, над водой Левиафан

Акафисты речет, молясь потиру,

Когда сквозь сон в астральный океан

Вплывает рак по лунному эфиру.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Порфировые сильфиды

 

Образный только свет нас призовет.

И звезды воспылают нелюбовью

К свергателям всебожеских высот,

Их выспреннему всуе богословью.

 

Веками ложь непросто отличить

От истины высокой, солидарность

Являя обоюдную, учить

Брались толпу мессия и бездарность,

 

Сказители тождествовали им,

Но черни с властным родом ненавистен

Певец любой, зиждительствам благим,

Чей умысел открыто бескорыстен,

 

Один дарован временем удел,

Одни судьбой подобраны вериги,

Из царствований множества и дел

Слагаются магические книги.

 

Не чаяний приветствует народ

Спасительную требу, но коварства

Всеядного гниющий чает плод,

В том прочие мирского государства.

 

А веры крепость иродам страшна,

Поэтому ль живого страстотерпца

Бытийностью доказана вина,

Векам оставит он лишь пламень сердца.

 

И нынее, Лукреций, посмотри,

Причастность есть царица доказательств,

Участвовал, тогда не говори

О Бруте и сакральности предательств.

 

Тем был убит взыскующий Гамлет,

Предательства нашедший и обмана

Мистические связи, тем валет

Снедает дам пикового романа.

 

Велик изменой черною всегда

Скупой на подаяния властитель,

Величию сопутствует нужда

В свидетельствах и праздный нужен зритель.

 

Чернь горькая внимает суете,

Скрывающейся ложи и пороку,

Плодя себеподобных в нищете,

К иному не готовая уроку.

 

Засим отраву красную разлив

По лядвиям чернильниц легковесных,

Выводит время свой императив

Софистики и чаяний словесных.

 

Они ли стоят червных наших свеч,

За сими вечность патиною тлится,

Мы розовые лилии о плеч

Крушне явим и смысл определится.

 

Как истинно уродцев обелить,

Одним, скорее, адовым уголем

Разметить можно их и разделить,

Чтоб лучше доустраивался голем.

 

Бессмертия певец не избежал,

А чашу не восполнил кровотечьем,

Соперстием ее не удержал,

Претлил язык лукавым велеречьем.

 

Божись теперь, Ирод-золотоуст,

Сверяй труды каратом и отвесом,

Молитвенник бери, елико пуст

Изборник, недочитанный Зевесом.

 

Неправие свое осознают,

С любовию встречаясь, бесов теми,

Пускай еще летают и пеют,

Хмелятся и юродствуют над всеми.

 

Почто святые веровали им,

Сердца губили мороком литаний,

Во лжи юдоль, теперь дано другим

Дослушать смутный хор соборований.

 

Ответствовать за что нам, а беды

Не выместить и там, где блещут нети,

Гнилую кровь, давай, сейчас в сады

Понурые вольем, в деревья эти.

 

Пусть глухо наливаются они

Смертельной четверговою отравой,

Злочерную листву клеймят огни

Пред падью отраженной и лукавой.

 

Сама ведь ты судьбы хотела сей,

Глаголы берегла для переписки

С архангелами, вот и лицезрей,

Как ищут Вии нас и Василиски.

 

Блаженные не ведают о том,

Морочны сколь посмертные лобзанья,

Над басмовым твоим успенным ртом

Не вздох парит, но призрак истязанья.

 

Нам в гребневой сурьме не возлежать,

Быть может, за распятие мечтами

Позволит Бог, прощаясь, руки сжать

Кровавобелоснежными перстами.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Репрографии

 

Когда святые выси отражались

На терниве кандального пути,

Мы с патиною медленно сливались,

Не чаяли стезей иной идти.

 

Преложны ледяные эти свеи,

Зерцало вседвоит великий путь,

Удавки ль обвивают цепко шеи –

Нельзя ко небоцарствию свернуть.

 

Нельзя его и узреть богоданно,

Елику поалмазно сочтены

Альфийские светила и огранно

Серебро, истемняющее сны.

 

Последние осветлены притворы,

В розариях горит уже зола,

Светила наполняют мраком взоры,

А бездна, яко солнце, возлегла.

 

Висят над светом тяжко цеппелины

С архангелами, в благостные дни

Каленой желчью выжегли нам спины,

Под рубища их врезаны огни.

 

Смотри на сих желтовниц выступленья,

Опомнится еще адская рать,

Преступника на место преступленья

Влечет и мертвых царичей карать

 

Армады возалкают рогоносных

Существ, натурой дивной из иных

И вряд ли нам знакомых нетей, косных

Звучаний исторгатели, земных

 

Каких-нибудь знакомцев бесноватых

В них тщетно узнавать, елику мы,

Коль знаем таковых, зеленоватых,

Шафрановых, басмовых, суремы

 

Красной тесьмами грозно перевитых,

Облупленных по желти, перманент

Ссыпающих из веек плодовитых

Небожно, под асбесты и цемент

 

Закатанных, а всё мироточащих

С образницами Божиими, тех

Альковных искусительниц, кричащих

Полунощно, просительниц утех

 

И спутников их морочных немало,

Я думаю, губитель Аваддон

Картине удивился бы, зерцало

Могло б когда серебряный поддон

 

В патине амальгамной опрокинуть

Вальпургиевой ночью и ему

Явить блажную публику, раскинуть

Умом, сколь провожают по уму,

 

Мгновенно объясненье теоремы

Аидовской придет, искажены

Черемы, иже с ними, и суремы

Не нужны, чтоб увидеть правду, сны

 

Кошмарные со мраморною крошкой

Пииты навевали без конца,

Но с умыслом, холодною морошкой

Засим тешились, красного словца,

 

Естественно, черницы не боятся

И образы маскировать свечным

Восковьем, глиной кармной не спешатся,

Грешно им пред собранием иным

 

Рога свои крушить, персты калечить

Серебром битым, черепы менять

В огоне безобразном, не перечить

Сказителям удобней, затемнять

 

Бесовскую природу, сих огулом

Нечасто выпускают, из адниц

Собраться в увольнительную с дулом

Кривым, ножом зубчатым черемниц

 

И гоблинов зовут мирские тени,

По счастию, вояжи не часты

Подобные, браменники от лени

Приглядывать за шельмой на версты

 

Какие-то баранов отпускают

Наряды, возвращались к ним всегда

Портретники, музыки, чьи ласкают

Звучания и мертвых, невода

 

Пустыми не бывают, свет не имут

Успенные, а празднует покой

Их избранная часть, когда вознимут

Вверх сколотые очи, под рукой

 

У князя присно виждятся химеры

Сумрачные, таинственные мглы

Сих кутают, правдивые размеры

Нельзя соотнести с виденьем, злы

 

Бывают необузданные панны

И этим разве в истине точны

Певцы нощные, тьмы благоуханны,

Когда скопленья ведьм отражены,

 

Всегда лишь по причине средоточий

Поблизости эдемских мертвецов,

Царевен спящих, ангелов ли прочий

Творец, а в мире тесно без творцов,

 

Решит отобразить – невод не полон,

Тогда чермы текутся в оборот,

И вот уже канун творенья солон,

А дело на крови прочней, Саррот

 

Еще плоды вкушает золотые,

Эдемы плачет Элиот, а нам

Привносятся образницы святые

С нечистыми вокупе, к письменам

 

Достойным совокупит бес виденья

Черемные, а сказочник благой

Типажи юрового наважденья

Спешит раскрасить маслом, дорогой,

 

Признаться, тот подарок, знать возбранно

Реальные личины, так бери,

Доверчивый вкуситель, хоть и странно

Мерцание, чудные словари,

 

Холсты темнолукавые, клавиры

Сюит, барочных опер, скорбных фуг

Кримозные на память сувениры,

Узнай еще тезаурисов круг,

 

Сколь мало девяти, и те по сути

Вертятся от лукавого, оси

Не видно, прибавляй нетенным жути

Миражам и келейных выноси,

 

Несложно это действие, в итоге

У нечисти история темна,

Кто более реален, кто о роге

Мифическом, ответит седина

 

Хомы-бурсиста, Гете, Дориана,

Меж званых Иоганн других верней

Свидетельствовал правду и обмана

Призрачность вековую, для теней

 

Окармленных неважно предстоянье

Условное, раскрасочных высот

Бывает веселее осмеянье,

Чем истинное зрелище красот

 

Божественных, чурным недостижимых,

Тогда оне роятся и орут,

Светилами небесными движимых

Миров алкают благости, берут

 

Инфантов, светлых рыцарей отцами

Не звавших, потаенных, даровых

И празднуют молебны с мертвецами,

Блуждавшими еще среди живых

 

Во оные трехдневия, для Брутов

Страшны такие бденья, меловой

Здесь круг и не поможет, аще спрутов

Герой не остановит, но живой

 

За мертвых не в ответе, на гамбиты

Чертовские порою отвечать

Преложно сильным ходом, корной свиты

Уместнее движенье замечать,

 

Не более, а древние гречанки

Труждаются пускай, ко мифу миф

Сложится в требник, наши диканчанки

Салопы только скинут, вмиг Сизиф

 

Прервать велит девичье мурованье

Орнаментов досужих, сонник их

Велик не по образу, воркованье

Способно утомить сейчас плохих

 

Танцоров, дабы пифий огневержье

Низринуть, ярче свечи затеплим,

Черем обманно в мире самодержье,

Пожар сухой в гортанях утолим,

 

На то и бал зерцальный, благотворность

Чудесных возлияний чернь щадит,

Ясна когда ведемская упорность,

Какой сказитель пустоши следит,

 

Пусть балуют ужо, личин рябушных

Не станем даже в сребре узнавать,

Гремлинов пустотелых и тщедушных

К чему урочить, время пировать,

 

Сколь надобность возникнет, в ноздри донне

Мелированной перец белый ткнуть

И стоит, мышьяку иль белладонне

В бокале скучно будет, преминуть

 

Давно, давно пора немые страхи,

От перца отшатнутся черемы,

Иль весело опять лихие прахи

Сурочить маслом розовым, умы

 

Тех жалкие существ, лишь злостенанье

Эпиграфом их бдений бысть вольно,

Одесные же наши сны и знанье,

Нести сюда корицы и вино,

 

В гранатовой ли, сребренной виньете

Порфирные куферы тяжелы,

За Ледою отхочется и Нете

Корить винодержащие столы,

 

Желтовную образницу сокроем

Сиренью пятиалой и умрем,

Архангелы ль возжертвуют героем,

Опять червницу бойную утрем,

 

Осыплем перманент на табакерки,

В киоты пудры бросим и гулять

Начнем о мертвой черни до поверки

Иной, и станем куфры утомлять

 

Серебряные водкою, куфели

Вновь полнить цветом алым, золотым,

Со ангелами белыми препели

Мы нощно, всуе денно петь святым.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Виньону

Мы конусы огней соединить

Пытались, но окончились мытарства,

Сквозь тени бледноогненная нить

Сочится за Аид во славу царства.

 

Иль сочиво днесь Паркам оборвать,

Гранатовую панну отревожить,

Здесь царствие – так станем пировать,

Начиние затравленное множить.

 

Нам демоны сугатные хлебы

Исщедно напасли, чтоб веселиться

Могли черноизбранники судьбы,

Пока в любого ангел не вселится.

 

Пеющих востречай, хмельной Аид,

Веди в свое подземное склепенье,

Доколе ж Кателинам аонид

Испытывать ангельское терпенье.

 

Мы долго премолчали, так вспоем

Сейчас хотя загробные пенаты,

Эмилия с Шарлоттою вдвоем

Пускай нас и влекут сквозь цветь-гранаты.

 

И ты, скиталец сумрачный Мельмот,

Я тень узнал твою, иль здесь ты плачешь,

Зерцальники в серебряный киот

Кладешь и слезы гнилостные прячешь.

 

А дале Босх загадочный молчит,

Над масляными красками колдует,

И Майринк глину красную точит,

На голема тлетворностию дует.

 

Горят весной подсвечные снега

И красят нощно, яко жемчугами,

Тяжелые двойные берега,

Вовек они теперь пребудут с нами.

 

Терзанья равновечно тяжелы,

Их дарствуя лишь ангелам всесвятым,

Мы высветим все темные углы

Вот этим присным снегом желтоватым.

 

Простишь ли ты, очнешься -- исполать

Величию, пронесенному мимо.

С улыбкой ледяной воспоминать

О смерти и весной непозволимо.

 

Потворствовать, возможно, есть один

Расчет, елику ты лгала впервые,

Топи ж в худом вине апрельский сплин,

Спиртовки пусть гранят персты о вые.

 

И здесь, читатель милый, аонид

Немолчный слыша лепет, их внимая

Благое шелестенье, сам Аид

От верхних коллонад (не поднимая

 

Сей шелест выше), бастровых венцов,

Червовых вензелей, архитектурных

Излишеств явных, чурных изразцов,

Рельефных неких символов текстурных,

 

От знаков барельефного письма,

Известного Эжену иль Паоло,

Барочных арок, вязкая тесьма

Каких еще порхающее соло

 

Орфея, иже с Марсием, иных

Певцов небесноизбранных глушила,

От мрачной верхотуры неземных

Сокрытий, чья визитница страшила

 

С Аваддоном летящих ангелков,

Без времени, увы, падших со неба

От маковки, унылостью веков

Замеченной (ее любила Геба

 

Из горних анфилад гостям хмельным

Показывать), от верха до тамбура

Вязничного, с нумером именным

Для грешника любого где канура

 

Всегда к принятью выклятых теней

Иль прочих, Дантом вспетых и убогих,

И в аднице великих, а за ней

Жалких, готова, впрочем, о немногих

 

Мы знаем, это кстати, а рассказ

Лишь в тождестве логическому смыслу

Ведя, продолжим, пару беглых фраз

Сказать о нижнем строе, по умыслу

 

Четы царской, строители должны

Были когда-то мрамор среброкрошный

Пустить фасадом, смертные вины

Вплести вовнутрь, но Йорик скоморошный,

 

Шут верный их, один из тех чертей,

Какие нам являются порою

С искусами пустыми, областей

Адских жалкососланники, герою

 

Опасные навряд ли, этот червь

Аиду помешал проект гламурный

Удачно завершить, ждала бы вервь

Отказника (он пыл архитектурный

 

Бригад мастеровитых умерял

Своею непотребною забавой,

Кривлялся, прекословил, умирал,

Короче, злонизменностью лукавой

 

Достиг-таки итога, мастера

Фатумные просчеты допустили,

Свела фасад яркая мишура,

А нужные виньеты упустили

 

Тогда из вида, в аде скоморох,

Напомним, не юродивый блаженный,

Аид ему, как сказочный Горох,

Колпачникам величественным), бренный

 

Свой путь, однако, сам не завершил

Смеятель, верви мертвым не угроза,

Судьбу векопрестойности решил

Урок банальный, смерти эта проза

 

Не может ныне грешных волновать,

А Кора долго после уповала

На случай, чтобы вновь обосновать

Соборище, торжественность подвала

 

И трауры его засим ввести

В орнамент некой дивною лепниной,

Финифтью грузной сжечь и воплести

В наружные, сопрятанные глиной

 

Червонною фасадные углы,

Сей замысел не знал осуществленья,

Вкруг камор парфюмерные столы

Сейчас расположились, преломленья

 

Огоней тусклых замков внутрь глядят,

Расцветные стольницы окружают,

Химерники не пьют и не ядят,

Но лавры лицедейские стяжают,

 

Меллируя терничные главы

Иль губы обводя немые мелом

Карминовым, рассчитанным, увы,

На действие непрочное, уделом

 

Таким, а экзерсисов меловых,

Таинственных и грозных превращений

О гриме накладном среди мертвых

Учесть нельзя, сподвигнуты учений

 

Мистических магистры, ворожей

Черемных накопления, а с ними

Их спутников и каморных мужей

Летучие отряды, за сиими,

 

Обычно управители ночных

Казнений и расправ следят урочно,

Не будем иерархии свечных

Князей лишать секретности, несрочно

 

Теперь и это знанье, ни к чему

Сейчас и описание адницы,

Традиций бытования к уму

Земному доводить, смотри, червницы

 

Свое иные ведьмы уж давно

Оставили и тешатся над нами,

Елико до конца не сочтено

Число их и возможности за снами

 

Дурными нам являться не ясны

Предельно, молвить будем осторожней,

Итак, напомнить время, яко сны

В полон еще не взяли всех, надежней

 

Поруки нет надмирной, аонид

Немолчный слыша лепет, их внимая

Благое шелестенье, сам Аид,

Рефреном вторю, насквозь пронимая,

 

Оно, их шелестение и речь,

Какую бедным словом не означить,

Дают опять подсказку мне, сиречь

Пора, читатель трепетный, иначить

 

Письма виньетный каверник и в строй

Суждений ввесть одну хотя бы тезу,

Яснить какую нечего, порой

Присутствие такое ко обрезу

 

Обрезы чернокнижные стремит

Единому и Герберт Аврилакский

Быть мог бы солидарен с тем, томит

Нас знание большое, а релакский

 

Всегда бывает к месту вольный чин,

И быть сему, немолчности приветим

Теченье, средоточие причин,

Молчать велящих, благостно заметим

 

И, муз подсказку вечную блюдя,

Умолкнем, не сказав и полуслова,

Не сорван перст всевышний со гвоздя,

А речь ли недоимцам часослова,

 

А речь ли посвященным, иль молчать

Сим стоит благотворно и свободно,

В тезаурисы бойную печать

Подставят ангелы и благородно

 

Теперь не возалкают, горловых

Довольно течей, патины убудет

Сребристой о свечах, тогда живых

Мельмот ли, чернокниженник забудет.

 

Нагорные листая словари,

Которые нам кровью слог исправят,

Лишь я мог речь -- иди и посмотри,

Как точку огневую в жизни ставят.

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Сакраменты из Вифании

 

В зените мая пламенных камен

Легки рыданья, славя кровь Завета,

Давай крестами выжжем темень вен,

Окрасим багрецом святые лета.

 

Ах, поздно этих князей веселить,

Сплести ли приснотравеньские косы,

Как вечности убийц не обелить,

Сейчас хотя упьются кровососы.

 

Елику неземные пламена

Для странников эльфических возбранны,

Табличные сокроем имена

И далее пребудем недыханны.

 

Горит, горит над лотосами высь,

В дионисийской роскоши вечерний

Олимп, а бездны змеями сплелись,

Нам тирсом указуя шлях меж терний.

 

Плывет корабль сиречных дураков,

А плыть куда речитель не ответит,

Его громада ниже облаков,

Где солнце лессированное светит.

 

Итак, вперед и с песней на устах,

Пока нас крыша мира привечает,

Морок вселенский в солнечных местах

Светлей и требу эту ангел чает.

 

Как звать его неважно, без венцов

Он равно всех узнать сейчас не может,

Одесней неименных зреть певцов,

Каких еще тоска земная гложет.

 

Что в имени, пустое ли сие

Занятье находить глупцам котурны,

Земле хранить положим остие,

Мечты хотя останутся текстурны.

 

Немногим было истинно речи

Дано, из них корабль теней составлен,

У каждого в руках по две свечи,

Заздравная и та, чей воск неплавлен.

 

Сколь каждый превращения вкусил

Мистическую суть и обратился,

Здесь всуе не растрачивают сил,

Несть слов, какими свечный опус чтился.

 

На вид я помню славный авангард,

Вот Рильке исполинская фигура,

Орфей его от адовых петард

Обуглился и стал темней авгура.

 

Прекрасные сады, не их ли петь,

За мэтром Пруст с Камоэнсом на пару

Идут и тщится Честертон успеть

Доверить часослов иной муару.

 

Там в фабулу добавился мышьяк,

Готические стены тризнить вам бы,

Над Грегором смеется маниак,

Поют черемы бесам дифирамбы.

 

А те зовут на помощь данаид,

Кагоры золотые разливают,

Безумных векопестуют юнид,

Альковницам стонать повелевают.

 

Крепленое у вечности вино,

Аттические пей, пиит, нектары,

Молчи, пока гудит веретено

И райские свиваются цетрары.

 

Меловы кифарийские углы,

Серебро здесь обитое лелеют

Сановные и канторы, столы

От емин белорозных тяжелеют.

 

Стрекозников опоенных следит

Меж тиграми Баграт и бьет амфоры,

Днесь барса Мцыри бедный победит,

Эпистолы даст юнам и фарфоры.

 

Левконии иль ирисы в саду

Больном, сих руки Мирры и Агаты

С любовью пестовали на виду

Ревнительных князей шестой палаты.

 

Случайные мелькнули тени див

И канули, а следом желтый морок

Развергнул, звездный абрис проследив,

Центурий властелин и маг подкорок.

 

Здесь плыли экстатические тьмы,

Холодные безрукие мессиры

Вили из сеннаарской тесемы

Картин верхонебесные лессиры.

 

Мелькнул и новый лунный силуэт,

Ужасный Теодор, служанку в страхе

Держать любивший за руку, поэт

Мышиных краль о басмовой рубахе.

 

Охот диких и Цахесу не снесть,

Щелкунчик в тень чудную Крысолова

Сошел, а, впрочем, тех ли перечесть,

Кто явился за царичами Слова.

 

В зерцалах ведем серебро теклось,

Дразнили взор плоды дионисийства,

Но все гнилою плотью облеклось

Лишь выпорхнули гении убийства.

 

Когда сквозь бледность жертвенной сурьмы

Огнем купельным ангелы светились,

На звезды смерти раз взглянули мы

И в камни меловые превратились.

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Звездный мрамор

 

Мы вершниками Бога были там,

Где сады желтеносные змеятся,

Погибших выводя к святым постам,

Доднесь на нас века смотреть боятся.

 

Звездами их проткнули небеса,

Под мертвым дуновением Борея

Мы вняли гробовые голоса,

Червей нешелковичных лицезрея.

 

Огнистых подводили нам коней,

Гермес тогда заравнивал дорогу,

По конусам немеркнущих огней

Стезя любая жаловала к Богу.

 

Элизиум пред нами отблистал,

Истаял Апокалипсис в подсвечных

Снегах, но пуст видений пьедестал,

Сервируют столы для оргий млечных.

 

Враги теперь глумятся, и рыдван

Конь блед влечет, разбиты колесницы,

Истерзаны аравий и нирван

Песками -- не дошли мы до столицы.

 

Избрали кровь для горнего письма

И слушали лукавые диктовки,

Пока не проточилась хохлома

В нея сквозь вседержавные почтовки.

 

А было тем наказано предать,

Их ангелы не баловали глиной,

Героям положенна благодать

Иль казнь векоотравленной мелиной.

 

Равно благодарение хмельным

От крови евхорической уродцам,

Идут алмазы к ранам теменным,

Тще гои нас таили по колодцам.

 

В садах предвечных мук, где и Господь

Не властен, кто вкушал хурму гнилую

Восценит разве звездную солодь

И нежных песнопений аллилуйю.

 

Что аз -- побиты присные полки,

Лежат во прахе адские колонны,

Хоругови заплетены в штыки

Армейские, как тройные драконы.

 

И смерть не покоробит времена,

Пусть празднуют плебеи пораженья,

Мы выжжем пресвятые имена

Золой во тьме последнего сраженья.

 

Началу положен конец иной,

Овеивало нас великой славой,

А днесь венец готовится земной

С дедовником, возрощенным державой.

 

Юродным боле нечего вплести

И нечем винолепие разбавить,

Обилуют Господние пути

Ловушками, от коих не избавить.

 

Мы сумрак бледный видим по ночам

И вежды пепелит огонь знаменный,

И ты не приближайся к сим лучам --

В них все еще пылает сад истленный.

 

Эдем ему названье иль Тартар

Свое подарит имя вертограду,

А то земные фурии нектар

Из волковских шафранностей в награду

 

Алчбе своей бесовской захотят

Испить и внове имя обозначить,

Не важно, мертвых боле не прельстят

Желтушки подсаженные, иначить

 

Сознанье наше нынче не вольны

Ведем остийных сборища немые,

Темнить воображение, темны

Мы сами, трехходовки непрямые

 

Смешат умы гроссмейстерские, их

Убогостью гоблинской не смущают,

Зови играть еще колпаковских

Сиречных рогоносцев, завещают

 

Нам небы дать уроки мастерства

Черемницам и гоблинам сподручным,

Доколь когорта чурная жива,

Ее учить соречьям благозвучным,

 

Премудростям логической игры

Нам должно, наущать сих невозможно,

А ведают пускай свое норы,

Обсиживают их, героев ложно,

 

Всетщетно не хотят еще свести

В погибель, аще даже и широка

Стезя такая, Господи прости,

Дадим черемам два ли, три урока

 

И боле их не вспомним, путь иной

Блестит пред нами, патиной миндальной

Совитый, от юдоли неземной

Ведет он выше, в тьме пирамидальной,

 

Горимой и точащейся легко,

Скрывая цветность яркую парящих

О Боге теремах, но высоко

Горение златое, настоящих

 

Картин унылых масляный червец

Пока мы не избыли, хороводят

Пусть ангелы и эльфы, тех стервец

И гоблинов сутулых, чьи изводят

 

Жалкие силуэты бедных муз,

Являя без конца свое финалы

Обманные и ложные, союз

Тщедушия и подлости каналы

 

Небесные способен перекрыть,

Одесно духовидческих вельможей

Камен избавить, дьявольская прыть

Несносна, а, поди, за желтой рожей

 

Честных аристократов разгляди,

Труждаются порою аониды

Премного даром, паки впереди

Бегут всегда одне кариатиды,

 

Атлантов оттесняя, повторим,

Пусть гоблинов с чермницами взирают,

Еще мы с ними рядом, не горим

Возвестно, царичи ли умирают

 

В чистилищах и адах, туне рай

Печалится, сюда, сюда вернемся,

Вино Его прелием через край

Серебрянососудный, окунемся

 

В бессмертие, но лепо желти зреть

Сейчас и лепо мертвым веселиться

Со ангелами, эльфами, смотреть

Нам весело и лепо, как вселиться

 

Хотят в небесность гномы и желтки,

Как черем в перманенте отряжают

Вперед, а те садов бередники

Минуть претщатся, иродов рожают,

 

А то и славных деток, но мертвых,

Царевичам успенным дарованных,

Куда влечи прекрасных неживых

Стрекоз чудесных, бабочек сорванных

 

С черева гусеничного, одно

Мы деток, Богом даренных, не бросим,

Им рай преявим светлый и вино

Серебряною кровию оросим,

 

Хоть с эльфами подружатся, а те

Их к ангелам сведут, а те червницы

Иные осветлят, где о листе,

О плоде всяком рдеются денницы

 

Эдемские, где чермы из угла

Глядят, но явно желть не переходят,

Останется душа моя светла,

Смотри, огни райские хороводят,

 

Серебриться велят, превеселясь

Глядеть на черемное искушенье,

Гнилой какой-то пудрой осветлясь,

Толкутся с гоблинами, подношенье

 

Опять готовят, яблочко свое

Гнилостное румянят, наливают

Отравой, лож пустое остие

Крахмалят, суповницы остывают

 

Зеленые и яствия точат

Аромат рядом, ждались нас, так будем

Резвиться, пусть успенных заключат

В объятья напоследок, а избудем

 

И желтность их убогую, и хлеб

Под яблочною цедрою отравный,

Чрез серебро уйдем червное, где б

Не быть еще, убиет нас лишь равный.

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Канцоны Урании

Зане зеленый лист -- древесный Лир,

Смерть и его украсит багряницей,

И не представишь ты, сколь наг и сир

Смарагдовый шатер пред мглой столицей.

 

Давай вернемся в сад, где тамариск

Горит, где клюв над вишней золотою

Клонится, яко мрачный обелиск,

Над тучною гниющей красотою.

 

Давно во пламенеющей желчи

Он суремы кровавые лелеял,

Отрокам виноградные ключи

Берег и небоцарствиями веял.

 

Смертельное убитых ли манит,

А жертвенники залиты огонем,

Со Лиром бедный Йорик знаменит,

Мы платья шутовские их не тронем.

 

Елику царей предавшим хвала

Звучит и ненавистна эта мрачность,

Глорийные, прощайте, зеркала,

Сребрите мертвых панночек невзрачность.

 

Стол пуст и прибран, вместо яств, двоясь,

Зрят в каверы заброшенные оды,

Слогов каллиграфическая вязь

Ожгла размеры сих огнем свободы.

 

Но все ж не плачь, иначе не могло

И быть, когда в лучах закатных морок

Тебе одной тяжелое тепло

Поднес на тьме сиреневых подпорок.

 

Итак, смелей в сиреневую тьму,

Давно сиречных там не ожидают,

Свою взвивайте, Парки, тесему,

Пусть басмовые ангелы рыдают.

 

Не стоит мессы плакальщиц чреда,

Им тайну эту чурную открою,

Тех панночек встомила не среда,

Оне четверги сватают герою.

 

В четверг, ясню, день иродных судов,

Свечу задуть, слезинкою ребенка

Прелить бокал иль чашу, либо вдов

Растлить еще иль милого котенка

 

Обидеть, чтоб засим уже в раю

Пронзил он вас, как ангел светозарным

Копьем Господним скользкую змею

Надменно поражает, за нектарным

 

Питьем пронзил у цинковых стольниц

Замученным своим кошмарным криком,

Иль рамена кровавием терниц

С висков олить пред патиновым ликом

 

Губителя, Аваддо и врага

Невинников, любое мисьонерство

Ужасное свершить – дня четверга

Вернее нет под это изуверство.

 

И вторю, туне ангелам рыдать,

Сколь дивы не чураются обмана,

Одесно по заслугам им воздать,

Не Вия звать, хотя Левиафана.

 

Свидетель казней родственных водой

Далече тот, несите-ка зерцалы,

Пусть виждят под серебряной слюдой

Свое зверообразные оскалы.

 

А, впрочем, сих ли тварей отразит

Богемское стекло об амальгаме,

Еще одна мне, Фаустус, грозит,

Но слух мой песнь внимает в адском гаме,

 

Орут себе пускай, идем, идем

Туда, где нега камерной музыки

Теперь лиется с питерским дождем,

Где были мы поистине велики.

 

Скорее вспомнить фуги и хоры,

Чем узреть воскресение земное,

Не внимем средоточие игры,

Свершится прорицательство иное.

 

Тольони встретит пышущий Орфей,

Рудольфа не оплачет Мариинский,

Хотя белопомаженных нимфей

Зрит в снах цветочный баловень Стравинский.

 

Галерка не приучена рыдать,

В антрактах фиолетовые куфли

Урочествует юнам соглядать

И кушать чернорозовые трюфли.

 

Сибелиуса фа, еще бемоль

Вспарят и въяве ангел не заплачет,

Поидем, в замке радклифовском столь

Барочная ее крюшоны прячет.

 

Фаянсы, злато, к нощному столу

Присядь, а мастью станут нынче трефы,

Демоны в пятом грезятся углу,

Пусть бьются о витые барельефы.

 

Воспомнишь искус ли, остановить

Мгновение захочешь, вин добавим,

Начнемся моль сумрачную ловить,

Пылающих валькирий озабавим.

 

Кровь сребрится в листах, не цветь чернил,

Кто мало жил, за то и поплатился,

Тот бледный образ в сердце я хранил,

Он с ним пылал, с ним в уголь превратился.

 

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

МОЛЧАНИЕ

 

Из цикла «Тристии»

 

I

 

Был знак ниспослан свыше, и тогда

Всех страждущих и алчущих любови

В небесные собрали города

И отличали их по темной крови.

 

Попала в Ершалаим неземной

И тень твоя, вознесшись из Сорбонны.

Не долетели ангелы за мной,

Разбились о ростральные колонны.

 

И вот, смотри, попадали оне,

Как огненные венчики со вишен,

В призорном источилися огне,

Чу, шелест уст проткнутых еле слышен.

 

Но что всезлатоусты говорят,

О нашем ли успении рыдают,

Ах, туне, туне церкови горят,

Взнесенных здесь убийцы соглядают.

 

Хотели тихо Господу служить

И кровию Его сребрить потиры,

Но аще боле некому изжить

Демонов, пусть витийствуют Зефиры.

 

Пускай они летают в темноте,

Алкают нашей крови черноцветной,

Пусть братия и сестры во Христе

Болеют разве немостью ответной.

 

Почто князь тьмы потщился на блажных,

Шеломы как юродивые снимут,

Всё скажут рты калечные за них,

А сраму эти риторы не имут.

 

Всяк мученик пристрастный судия,

Нас так оговорить и не решились,

Лишь вытечет сквозь губы кровь сия,

Немые и поймут -- кого лишились.

 

 

II

 

Одну задачу помни, Теодор,

Легка она всегда для исполненья,

Тому, кто бытия урок на вздор

Иллюзий легковесных и сомненья

 

Пустого не спешил тотчас менять,

Мечтаньями полночными не грезил,

Курениям бесовским смел не внять

С другими вместе, в свете не лебезил

 

Пред сильными для выгоды любой,

Глупцов учить величию не тщился,

Был честен перед Богом и собой,

У неба молчаливости учился,

 

Умел измену другов пережить

Достойно, им суетски не ответить,

Опять хотел зиждительно служить,

Стремился боль попрания заметить,

 

Могу пространно я такой учет

Вести еще на память, чтобы множить

Достоинств, не отнесенных в почет

Архивов наркотических, итожить

 

Лишь их, читай, достоинств, чинный ряд,

Их перечень и свиток, но довольно

Ко слову упомянутых подряд,

Могущих объяснить краеугольно,

 

О чем была каренинская речь,

Какую вспомнил важную задачу,

Рассказчика желая уберечь,

Я слог свой непростительно иначу.

 

Одно прибавить следует к сему

Унылому тиражу, но молчанье

Здесь вряд ли и уместно, потому

Реку: суетной жизни обещанье

 

Не стоит выдавать за приговор,

Бежать вослед младому Биндеману

К мосту иль на сияющий Фавор

Глядеть с улыбкой праздною, туману

 

Словесному отдав честную дань,

Водою казнь, славление водою

Мирского велеречья иордань

Летейская ссеребрит и слюдою

 

Холодною затянет, ничего

Для взора не оставив и, добавлю,

Я знаю это, более того

Я тождество кривое не исправлю.

 

Засим, бытийный знак не приговор,

Не адская ловушка, но подсказка,

Символ высокий, если разговор

Темнее в сути, музовская связка

 

Найдет всегда возможность упростить

Частицы речи темной и предлоги,

Мирволя ей, въедино совместить

Возьмемся мы разрозненные слоги,

 

Одно еще добавив, как печать,

Внимая знаков фатумных обильность,

Нельзя судьбу иллюзией венчать,

Смотря на даровую ювенильность

 

Из радклифовских замков, у химер

Седых беря софистики уроки,

Свечной эзотеричности пример

Являя в поздневременные сроки.

 

Когда с тобой останемся тверды,

На панн сладкую ложь не отзовемся,

Быть может, экстатической беды

Избегнем, сиречь тще не надорвемся.

 

Задача эта благостней иных,

Юродивым юродивых тиранить,

А хватит нам и кадишей земных,

К чему сердца безумствиями ранить.

 

Терзаются пускай они себе,

Лиют свое искусственные слезы,

На ярмарках тщеславия в гульбе

Лабазникам хмельные дарят грезы,

 

Их ирис королевский не спасет,

Отметины злословья не сопрячет,

Ритор блажное «а» произнесет --

Мгновенно фря блеющая заплачет.

 

Жалеть картинных ведем нам порой

Их кукольник велел с чурным куражем,

Перманент сих мизинцем ткни сырой,

Крушня за тем всбелеет макияжем.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Антикварные пировые Вифании

 

Пространство, ниспадающее к Летам,

Шагренью зацветает колдовской,

Пугая небодержцев, по приметам

Зиждится на хаоснице покой.

 

Иголок стог, спрессованный тепла

Янтарным утюгом, цветы и осы,

И клеверная готика села

Горят, багря небесные откосы.

 

Горит сие вольготно, а и мы

Недавно хорошо еще горели,

Свои жизнеприходные псалмы

Пеяли ангелочкам, в акварели

 

Рельефные порфировая мгла

Сливалась, паки розовое масло

Текло на те образницы, игла

Стрибога колченогого (не гасло

 

Тогда светило вечное, в нощи

Пылалось, денно благость расточало,

Сейчас квадриги эти не ищи,

Мой спутник, светодарное начало

 

Приблизилось к ущербному витку

И Ра уже не помнит колесницы,

О том великолепии реку

Едва не машинально, чаровницы

 

Альфические голову кружат,

Кому б они ее не закружили,

Пути неклеверные прележат

Далече, звездочеты ворожили

 

Нам ранее хожденческий удел,

Поэтому благое приближенье

К фернальному источнику, от дел

Божественных далекому, круженье

 

Оправдывает, впрочем, утаим

Реченье потаенное и думы,

Пока о тех образницах стоим,

А прочие алкают нас) из сумы

 

Небесной возникала иль иной

Пригодный к рисовательству источник,

Пейзаж цветился краской неземной,

Менялись боги славские, цветочник

 

Винценту нагонявший воронья

Скопища лепотой своей манящей,

Франсиско, Босха зревший, остия

Чурные простирал и настоящей

 

Временности дарил полет цветов,

Задача живописцев упрощалась,

Любой натюрморт вечности готов

Служить был, мертвой ауры вмещалась

 

Колонница в бумажной ободок,

В папирусы и глину, в мрамор бледный,

Герой, сюда он больше не ездок,

Москвы чопорной взор и разум бедный

 

Любил здесь утешать, поздней других

Ревнителей высокого искусства

И балов парвеню за дорогих

Гостей держали музы, трепет чувства

 

Столь дивным быть умеет, что порой

Плоды классификации превратны,

Тогда бессмертье красочной игрой

Художник подменяет, многократны

 

Примеры искушений таковых,

Уж лучше свято веровать в обманность

Словесности, амфор музыковых,

Таящих в неге звучности лишь странность,

 

Какую верить алгеброй прямой

Нельзя никак, ацтеки иль шумеры

Скорей дадут гармонии седьмой

Бетховенской симфоньи, где размеры

 

Верховною блистают красотой

И грозностью небесной вдохновляют,

Разгадку музоведам, запятой

От смерти жизнь фривольно отделяют

 

Камен миссионеры, о холстах,

Скульптуре, изысках архитектурных

И вовсе говорить смешно, в местах

Надмирных, скажем проще, верхотурных

 

Считают их условною средой,

Обиделся б немало Иероним,

С ним иже, но коварною рудой

Полнятся арсеналы, а синоним

 

Творенья чаще ложности посыл

Являет, сокровенности барьеры

Легко берут демоны, Азраил,

Чурные Азазели и химеры,

 

Ну кто не любит мучить молодых

Наперсников созвучий и палитры,

Игры азартной баловней седых,

Даруют им черемники и митры

 

Престольные (понтифики, расчет

Ведите новых эр католицизма),

И царские тиары, не сечет

Главы повинной меч, но классицизма,

 

Барочности иль готики сынов

Достойных, чтобы узреть своевольство,

Готовы много дать сии, не нов

Такой сценарий творчества, довольство

 

Предложено когда, духовники

Эфирных аонид и замечают

По прихоти, бывает, высоки

Мишени, их со звездами вращают

 

Чермы и тролли, демоны одне,

Сколь ангелы оплаканные туне

Искать влачатся в призрачном огне

Товарищей успенных, а коммуне

 

Художнической низкий экземпляр

Какого-то лихого фарисейства

Наследовать приходится, маляр

Адничный мог бы этого лицейства

 

Бежать вернее, цели в небесах

Теперь герои редко поражают,

Ищи огонь у музы на весах,

Пожарище осталось, ублажают

 

Черемный слух творителей чреды,

Тем легкости одной необычайной

Лишь мало будет, прочие среды

Безмолвствуют, высотности случайной

 

Им огонь параллелен, впрочем, пут

Бесовских отстраниться удавалось

Честным, сейчас искусственный диспут

Уместен ли, елику не сбывалось

 

В истории центурий роковых

Иное прорицательство, коль слова

Порой терялась магия, живых

Не спросим, а мертвым сия полова

 

Зиждительных горений тяжела,

Обманов цену знают неботворцы,

Так бысть сему – с черемного стола

Возьмем себе под эти разговорцы

 

Червенной водки, аще до адниц

Зайти пришлось, а, может быть, придется,

Обманем хоть иродских черемниц

И тождество мирское соблюдется,

 

Нам ложию сквернили бытие,

Платили им за чурное коварство,

В ответ порфирокнижия свое

Восполним искаженьями, а царство

 

Нецветное простит сиречный грех,

Зерцала сем равно минуть возбранно,

Пусть виждят из серебряных прорех,

Как тени наши царствуют сохранно,

 

Берут вино и водку от стольниц,

Альковные миражи забывают,

Меж белых осиянных чаровниц

Сидят, еще одесно пировают,

 

Полнощно свечи бархатные тлят,

А гоблинов и черем искаженных

Виденья души слабые целят,

Когорты юродивых и блаженных

 

Влекутся вдоль некропольских полей,

Разбитые, жалкие, в прахе млечном,

Чем далее, тем паче тяжелей,

Не смея лживо царевать на вечном

 

Пути, определенном для ночных

Певцов, какой любили звездочеты

Сребрить мездрою конусов свечных,

Ведя свои астрийские расчеты.

 

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

К Перголези

Не царствие приидет, но юдоль,

А милости иной мы и не ждали,

Во честь любви одной точащу соль

Всю изольем, по нам уж отрыдали.

 

Тебя здесь примечал безбожный тать,

В меня влюблялись мертвые царевны.

Нас будут благострастно почитать,

Елику стоны смертные напевны.

 

Литургии святые отзвучат,

Сомкнутся озолоченные губы,

И Господе удивится: молчат

Земные и архангельские трубы.

 

Классический октябрь не перейти,

Сколь немы окарины и цевницы,

Пусть хмель прекрасит червные пути

Ко остиям гранатовой царицы.

 

Иные где – избыт земной удел,

Теперь туда преложные дороги,

Но будет о печальном, разглядел

Нас ангел милый, боги наши, боги,

 

Любил так речь, с поправкою – мои

(О Богах), бедный гений романтизма,

Писания чудесные свои

С канонами сверяя артистизма,

 

Пленительный, им дарованный мир

Блистает и магическою сенью

Прельщает книгочеев, а кумир,

Узнав пути к душевному спасенью,

 

Быть может, с ангелками от небес

Шафрановых клонится и нисана

Земного негу пьет, какой там бес

Мешать ему посмеет, выше сана

 

Честного сочинителя трудов,

Берущих за примеры архивисток

Сиреневые томы и плодов

Раздумий духовидческих (вот исток

 

Правдивой беспристрастности) златой

И щедрый урожай, почетней чина

Такого нет, мы вторим, и в святой

Парафии небесной, а причина

 

Всеместного наличия дурных

По вкусу и искусству исполненья

Художественных опусов иных

Оценок ждет, пустые сочиненья

 

Восходят сорняками, Генрих мой,

Всегда лишь на невежественной ниве,

Их легче сбрызнуть ядом, черемой

Бесовской потравить, одно к оливе

 

Эллинской будут взоры тех витий,

Злокнижников, латентных фарисеев

Стремится, даже пение литий

Их вряд ли остановит, элисеев

 

Повсюду сим являются поля

И проще в небоцарствие верблюда

Обманом завести, чем короля

Безумного и голого от блуда,

 

Точней, от словоблудия в наряд

Реальности одеть, наш карбонарий

Логический взорвет с усмешкой ряд

И выведет на сцену вечных парий,

 

Каких театр истории не знал

И знать не хочет зритель искушенный,

Мессий таких ленивый не пинал

Икающий Зоил умалишенный,

 

В превратном смысле музы ученик

И будет длить процесс, еще миражи

Творя беспечно, фрейдовский сонник

Листая иль чудесные тиражи

 

Кудесников словесных, аонид

Тождественных искусств других любимцев,

От коих экстатический флюид

Веками излиется, лихоимцев

 

Таких, а все равны как на подбор,

Уж лучше минуть, общества гражданство

Досель не просвещенное, убор

Когда-нибудь увидит, вольтерьянство

 

Плебейское в письме их различит,

Козлиные пергаменты преявит

И Левия Матвея разлучит

С паркером современным, пусть забавит

 

Лжецов себе подобных, пусть еще,

Свое макулатурные тарусы

На свет влачит, не дышит горячо

В затылок царский, благостные русы

 

Тому примеров мало знали, счет

Вести их смысла нет, лжецов оставим,

Черма с метлой ли гоев совлечет

Иродствующих туне, не преставим

 

Одно сии несносные труды,

Хранят пускай бессмысленность размера,

Притворников нежизненных чреды

Вкруг замкового вьются землемера,

 

А мы вперед пойдемся, ангелок,

Смотри, уж эльфа темного с собою

Зовет и нам грезеточный мелок

По истинности дарует, судьбою

 

Елико можно в небе управлять,

Сейчас хотя заявим интересы

К неспешной гастрономии, стрелять

Сколь поздно мертвых, юные повесы

 

Опять сойдутся, пиры и музык

Приветствуя; сказать еще, убийства

Есть две полярных степени, язык

Немеет от чурного византийства,

 

Когда раздел возможно провести

И ясную границу обозначить

Явления такого, но пути

К парафиям свели нас, где иначить

 

Нельзя ужасной истины канву,

А сущность допущения простая,

Понятная не сердцу, но уму,

Помиловать, казнить ли, запятая

 

От смерти низкой жизни отделит,

Случается, а выбор не случаен

Варьанта рокового, исцелит

Болящего летальность, миром чаен

 

Гамбит каифский с тезою одной,

Иль нас убьет высокое, объемно

Здесь поле трактований, за ценой

Стоять не любят фурии, скоромно

 

Хрустящие на балах сатаны

Костями, присно хмельные от крови

Испитой, черепами их вины

Опять же не измерить, но церкови

 

Черем таких анафемно клянут,

Пускай оне мелируются, кожи

Лягушачьи сжигают, к царям льнут

Квакухами жалкими, нощно рожи

 

Их равно выдают, горят оне

Мелированной чернью богомерзкой,

Термитники сиих в кошмарном сне

Пугают всех фасадой изуверской,

 

Такие лишь исполнить приговор

И могут валькирийский, бестиарий

Светится полунощный, гам и ор

Указывает: царичей иль парий

 

Удел теперь мистический решен,

Их жалостью камены убивали,

А ныне празднопевец не смешон,

Зане его в аду соборовали

 

И дали окончательный вердикт,

Нисколько не зависящий от меры

Свершенных им деяний, Бенедикт

Иль Павел Иоанн мои примеры,

 

Случись беседа, благо подтвердит,

Но это есть высокое убийство,

По милости вершимое, следит

За каждым ангел смерти, кесарийство,

 

Духовничества тога, мировой

Приметы гениальности бессильны

Спасти приговоренного, живой

Мертвее он еще, хотя умильны

 

Убийства исполнители в своих

Достойных поругания хламидах,

Напялятся – и ну, ищи-ка их

О ангелах и нежных аонидах,

 

Когда оскал гримасы бесовской

Личины благочестия скрывают,

Но есть иные области, мирской

Там злости нет, сюда не уповают

 

Добраться эти ведьмы, потому

Спешат исполнить князя указанье

Быстрей и жадно тянутся к письму

Заветному, и чинное вязанье

 

Грассирующих Парок не терпят,

А казни исполняют, есть вторая

Убийства категория, не спят

Изгнанники потерянного рая

 

И в случае указки – чур его,

Торопятся без смысла и значенья

Нас низменностью, боле ничего

Не нужно, поразить, средоточенья

 

Приказчиков и верных их псарей

Мы зрели на пути своем надмирном

И виждели замученных царей,

Тех челядей в горении эфирном,

 

Отдельно турмы бесов и ведем,

Позднее ли ославим сих когорту,

Нас ждет сейчас божественный Эдем,

Исцвесть дадим червеющему сорту.

 

Но головы лядащим не сносить,

Взыграют на костях иерихоны,

Как станут безнадежно голосить

Немые, сняв о Боге балахоны.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Барокко андеграунда

 

Во льдах сердец, в сих глыбах плитняков

Не высечь и во имя искупленья

Сокрытые склепеньями веков

Святые искры вечного моленья.

 

Гранил их серный дождь, летейский вал

Онизывал свечением узорным,

О тех воспоминать, кто забывал,

Чтоб все могли пред огнищем тлетворным.

 

Бездушные теперь гробовщики,

Глазетом ли украсить наши гробы,

Хоть розовые паки лепестки

Идут ко винам августовской пробы.

 

Нам отдали цветы свой аромат,

Как грянем в барбарийские кимвалы,

О Боге всплачет горестный сармат,

Эллин узрит иродные подвалы.

 

Тем ядрица багряная мила,

Пусть пирствуют алкающие манны,

Содвинем тени кубков у стола

И бысть нам, потому благоуханны.

 

Тлеением и оспой гробовой

Делятся не вошедшие в обитель,

Кто в колокол ударил вечевой --

Окровавленный Фауста губитель.

 

Распишет вечность древние муры

Скрижалями и зеленью иною,

И челядь разожжет золой костры,

А вретища заблещут белизною.

 

Горенье это высь нам не простит,

Искрясь темно в струях кровеобильных,

От мертвого огня и возлетит

В бессмертие зола камней могильных.

 

Тогда преобразимся и легко

Всех проклятых узнаем и убитых,

С валькирьями летавших высоко,

Архангелов, задушками совитых,

 

Из басмовых адниц по именам

Веками окликавших, Триумфальных

Им дарованных арок временам

Кровительство раздавших, буцефальных

 

Влачителей своих у Лорелей

Оставивших в табунах кентаврийских

Для красного купания, полей

Не зревших елисейских, лигурийских

 

Не внявших арф высокую игру,

Бежавших от Иосифа Каифы

В Кесарию Стратонову, в миру

Венчавших тернием славские мифы,

 

Иосифа Великого одно

Карающей десницы не бежавших,

Эпохи четверговое вино

Допивших и осадок расплескавших

 

Серебряный по битым остиям

Сосудов, из которых пить возбранно,

Украсивших собой гнилостных ям

Опадины, зиять благоуханно

 

И там не оставляя, огнем вежд

Когорты себастийские и турмы

Итурейские пирровых надежд

Лишивших, всевоительные сурмы

 

На выцветшие рубища прелив,

Замеривая ржавые кирасы,

Страшивших костяками под олив

Шафрановою сенью, на атласы

 

Победные уставивших амфор

Хмельное средоточье, фарисеев,

Алкавших кровь и вина, пьяный ор

Взносивших до лазурных Элисеев

 

И жаждущих не мирности, но треб,

Не веры миротворной, а глумленья,

Их жалуя крестом разорный хлеб,

Лишь кровию его для искупленья

 

Порочности смягчая, не коря

Отступников и другов кириафских,

Алмазами чумные прахоря

Бесовских содержанок, иже савских

 

Обманутых царевен, от ведем

Теперь не отличимых, во иродстве

Рядивших, тени оных на Эдем

Вести хотевших, в дивном благородстве

 

Не помнящих губителей своих,

Уродиц и юродников простивших,

Чересел и растленных лядвий их

В соитии веселом опустивших

 

Картину чуровую, жалкий не совсем так

Отвязных этих черм и рогоносцев

Не слышавших и звавших на обед

Фамильный, где однех милоголосцев

 

Дородственных, любимых сердцем душ

Собрание молчалось, разуменье

Несловное являя, грузных туш

Блядей не уличавших, а затменье

 

Головок божевольных их, козлов

Приставленных напарно возлияний

Не видевших урочно, часослов

Семейный от морительных блеяний

 

Всего лишь берегущих, за альбом

Именной векопестованной славы

Судьбою расплатившихся, в любом

Позоре отмечающих булавы

 

И шкипетра сиятельную тень,

Взалкавших из холопской деспотии,

Блажным очехладительную сень

Даривших и утешные литии,

 

Хитона голубого лазурит

Признавших и убойность разворота,

О коем чайка мертвая парит,

Бредущему чрез Сузские ворота

 

Осанну певших, честью и клеймом

Плативших десно скаредности рабской,

Визитным означавшихся письмом,

Духовников от конницы арабской

 

Спасавших, смертоимное копье

Понтийскому Пилату милосердно

С оливою подавших, на цевье

Винтовия их смерти безусердно

 

И тихо опиравшихся, в очах

Всех падших серафимов отраженных,

Удушенных при черемных свечах,

Сеннаарскою оспой прокаженных,

 

Еще для Фрид махровые платки

Хранящих, вертограды Елионской

Горы прешедших чрез бередники,

Свободных обреченности сионской,

 

Но мудрости холодного ума

Не тративших и в варварских музеях

Трезвевших, на гербовные тома

Взирающих теперь о колизеях

 

Господних, сих бессонную чреду,

Злопроклятых, невинно убиенных

Узнаем и некрылую орду

Превиждим душегубцев потаенных,

 

Содвигнутых на тление, к святым

Высокого и низкого сословья

Летят оне по шлейфам золотым,

А, впрочем, и довольно многословья.

 

Офелия, взгляни на ведем тех,

Встречались хоть они тебе когда-то,

Грезеточных бежались их утех,

А всё не убежали, дело свято,

 

Под ним когда струится кровь одна,

Лазурной крови нашей перепили

Черемницы, но прочего вина

Для них не существует, или-или,

 

Сих выбор скуден присно, потому

И сами распознать угрозы темной

В серебре не сумели, по уму

Их бедному не числили заемной,

 

Точней, неясной крепости сиих

Удушливых объятий, а позднее,

Узнав природу чаяний мирских,

Обманов ли, предательств, холоднее

 

Каких нельзя еще вообразить,

Прочения, зиждимого во аде,

Убийственную сущность исказить

Уже не были в силах, чтоб награде

 

Кружевниц тьмы достойной передать,

Соадский уголок им обиходить,

Забыть козлищ пергамент, благодать

Лиется аще к нам, но хороводить

 

Оне серьезно, видимо, взялись,

Упившись кровью агнецев закланных,

Досель, смотри, вконец не извелись

Бесовок табуны чертожеланных,

 

Пиют себе пускай, близнится час,

Как их мерзкообразные хламиды

Спадутся сами, движемся под пляс

И оры буйных фурий, аониды

 

Простят нам беглость почерков, химер

Картонных экстазийные ужимы

Умерят и смирят, и на манер

Музык небесных, гением движимы

 

Сибелиуса, Брамса ли, Гуно,

Волшебного Моцарта, Перголези,

Неважно, отыграют нам равно

Кантабиле иль реквием, а рези,

 

Оставшиеся в небе от черем,

Запекшиеся в пурпуре собойном,

Сведут могильной краскою, чтоб тем

Барельефную точку на разбойном

 

Пути явить наглядно, и цемент,

Крушицу мраморную либо глину

Внедрят, как экстатический фермент,

В иную адоносную целину,

 

Где место и убежище найдут

Прегнилостные гусеницы снова

И патинами сады обведут,

Где каждой будет адская обнова

 

Примериваться, Фриде во урок

Платки грудные будут раздаваться,

Тому положен промысел и срок –

Без времени чермам собороваться.

 

Без времени их адские столпы

Аидам в назидание алеять

Кримозно станут, гойские толпы

Кося, чтоб звезды розовые сеять.

 

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Gloria агнцу

Кто в свитках мглы сумел Завет прочесть

Блажен и чист пребудет до успенья,

Скрижали мы не узрели, как есть

Внимаем пресвятые песнопенья.

 

Сей благовест зачем, почто в устах

Звучат они, синеющих от скверны,

Лишь стража тьмы на яхонтах-постах,

Ея дозоры тяжки и безмерны.

 

Литании всенощные звучат

И ангелы надежды воскрешают,

Елику распинать нас повлачат,

Хотя пускай сыночков не решают.

 

А станем алебастровые мглы

Истачивать капрейскою желтицей,

Кровавые серветки на столы

Леглись – потчуйте водкою с корицей.

 

Не служкам иродивым царичей

Губить, сиим неможно верховодить,

Еще мы воскурим от их свечей,

Еще сугатно будем хороводить.

 

Хотели изгубити, да тщетна

И цель, с какой услужники хитрятся,

Очнемся от морительного сна,

О ворах наши терни загорятся.

 

Иль смерть не отделить от жития,

О Господе темниться невозможно,

Как царственные вскинем остия,

Царь-колокол звонить начинет ложно.

 

Гнилые эти пажити пройдя,

Не явятся пророки в наши пади,

Всевышний перст не сорван со гвоздя,

Сошли с крестов растлители и бляди.

 

Дневных красавиц прорва ли, чреда

В сны рядится, цветочны водолазки,

Но мертвая стеклась плакун-вода

В их змейками украшенные глазки.

 

Как этих черемниц нам не узнать,

Жизнь бренную едва до середины

Успели мы преминуть и шмонать

Всех гоблины какие-то, сурдины

 

В кустовье заведя и раскалив

Желтушною их мрачностью, начали

Еще пред средоточием олив,

Гранатовых деревьев, где звучали

 

Высокие иные голоса,

Внимая прокураторские речи,

Грозовые вскипали небеса

И масляные розовые течи

 

Мешались ароматами земных

Цветов и неземного благолепья

Нам запахов неведомых, свечных

Извивов красно таяли осклепья,

 

Картины инфернальные троя,

Лес дивный страшен был и нереален,

А нашего земного бытия

Уродливые тени царских спален,

 

Тщедушные кикиморы, чермы

С Ягой своей, русалки, ведем жалких

Скопленья, козлоногие гурмы

Сатиров пьяноватых, леших валких

 

С колодницами юными роя,

Всепрочей мерзкой нежити армады

Столь яростно алкали, что сия

Гремучая когорта наши сады

 

Овеяла дыханием своим

Тлетворным, зло усеяв древо жизни,

Глумиться начала, так мало им

Случается и крови, сих не тризни,

 

Читатель мой, хотя в кошмарном сне,

Чтоб тешиться над нежитью лукавой,

Пред рожами смеяться о луне

Томительной и полной, над оравой

 

Взыскующей иметь прямую власть,

Особый нужен дар, такую касту

Смирить бывает сложно, легче пасть,

Но, следуя теперь Екклесиасту,

 

Заметим, обстоятельства порой

Толкуются превратно, в круге датском

Неладное, а пир идет горой,

Принцессы в черном серебре мулатском

 

Танцуют весело, еще ядят,

Подобятся черемам, воздыхают

Утешно о царевичах, сидят

Вкруг свеч затем, в нощи не утихают

 

Их шепоты, гадания флеор

Виется под каморными венцами,

А рядышком казнит гнусавый хор

Молчаньем царский вызов, образцами

 

Беспечности подобной фолиант

Любой пестрит огранки чернокнижной,

Случается, ведемы без пуант

Изысканных летают верх содвижной

 

Реальности, свое не упустят

Оне, молчанье странное преложат

В урочности, принцессам не простят

Их вольностей, а суремы возложат,

 

Румяна, перманенты и мелки

Червонные, басмовые, желтые

На чертей гномовидных, высоки

Становятся тогда и злопустые,

 

Иначе, пустотелые стада

Ужасных рогоносцев, значит, боле

Таиться нет резона им, чреда

Завийская табунится на воле,

 

Гасит свечей курящуюся тьму,

Берет к себе приглянувшихся девиц,

А царичи сквозь эту кутерьму

Не виждят в червоне сереброгневиц,

 

Сопутствующих гоблинов, теней

Всегда нечистых туне и голодных

В лжепраздностни, от пляшущих огней

Берущих силы новой, греховодных,

 

Достойных гномов пигалиц, в золе

Иль гущице кофейной при гаданье

Кто зрел их чуровое дефиле,

Вторить и не захочет согладянье

 

Бесовских юродивиц, тем удел

Положен вековой, и мы напрасно

Их вспомнили ужимки, много дел

От праздности случается, прекрасно

 

Мгновенье встречи нашей с милых див,

Любивших нас, тенями золотыми,

Черемниц вспоминаньем усладив,

Сошлем сиих обратно, за пустыми

 

Стольницами зачем теперь сидеть,

О случае мы трижды говорили,

Так будемся на суженых глядеть,

А черемам, которым отворили

 

В бессмертие врата, еще дадим,

Бубонная чума возьми их прахи,

Свет узреть раз, елико уследим

Как держат сучек псари-вертопрахи.

 

Мы кофе с лепестками черных роз

Любили и готические дивы,

Теряя главы змейные, стрекоз

Влекли к себе, тая аперитивы

 

От глаз седых кровавых королей,

Мышей их, моли ветхой и альковниц

Стенающих убожно, чем алей

Трапеза, тем опасней яд маковниц.

 

Во кубки наши слезы пролились,

Их вынесут невинно убиенным,

И ты в иных уж безднах помолись

Курящимся образницам истленным.