Яков Есепкин

[Leda]

 

 

Яков Есепкин

 

Антикварные пировые Вифании

 

Калька

 

Взвиваясь над назойливой толпой,

Стандарт сбывает крашенный Меркурий,

И дракул заражают красотой

Фигуры пустотелых дев и фурий.

 

Заверченные в глянец до плечей,

Сиреневою матовой прокладкой

Обжатые, глядят, и нет прочней

Уз ситцев кружевных изнанки гладкой.

 

В зерцалах бельеносных тьмы скелет

От пола источается, лелея

Гофриры лядвий меловых, паркет

Скользит крахмально с пудрами келея.

 

Венеция – обманутых юдоль,

А мы зане храним ее зерцала,

Чтоб вечная танцующая моль

Над арфой эолийскою порхала.

 

Фламандских гобеленов, севрских ваз,

Реликвий в антикварных анфиладах

Порой дороже тусклый проблеск глаз

Иконниц в бледногребневых окладах.

 

Проспект краснофигурный под орлом

Двуглавым днесь мерцает бронзой русской,

Но каждый терракотовый разлом

Горит надгробной желтию этрусской.

 

И зрит кроваворотый каннибал,

Коробкой со скелетами играя,

Кто в чресла ювенильные ввергал

Огнь мертвенный, кого ждет смерть вторая.

 

Горацио, а нас ли вечность ждет,

Благие ли трилистия лелеет,

Идущий до Венеции дойдет,

Господь когда о нем не сожалеет.

 

Сколь нынешние ветрены умы,

Легки и устремления обслужных,

Кансоны ль им во пурпуре тесьмы

Всем дарствовать для симболов ненужных.

 

Ненужный факультет сиих вещей,

Забвения торическая лавка,

Беспечно соцветай от мелочей

До ярких драгоценностей прилавка.

 

На стулия теперь, венчая мисс,

Как матовые лампочки в патроны,

Жизнь садит бледнорозовых Кларисс,

Чтоб тлелись золотые их капроны.

 

Я с юности любил сии места,

Альбомные ристалища, блокноты

Порфировые, чем не красота

Внимать их замелованные ноты,

 

Мелодии неясной слышать речь,

Взнесенную ко ангелам и тайно

Звучащую, теперь еще сберечь

Пытаюсь то звучанье, а случайно

 

Взор девичий в зерцале уловив,

У вечности беру на время фору

И слушаю пеяния олив

Темнистых, арамейскому фавору

 

Знакомых, не подверженных тщете

Мелькающих столетий, шум и ярость

Какие внял Уильям, во Христе

Несть разницы великой, будет старость

 

Друг к другу близить нищих и царей,

Узнает любопытный, а оливы

Шумят, шумят, се рок мой, словарей

Теперь еще взираю переливы

 

Оливковые, красные, в желти

Кремовой, изумрудные, любые,

Дарят оне полеты и лети

Со мною, бледный юноша, рябые

 

Оставим лики Родины, пускай

Вождей своих намеренно хоронят

Прислужники, иных высот алкай,

Сколь мгла кругом, порфиры не уронят

 

Помазанники Божие, словам

Я отдал и горенье, и услады,

Точащимся узорным кружевам

Нужны свое Орфеи, эти сады,

 

В каких пылает Слово, от земных

Премного отличаются, химеры,

Болящие главами, в желтяных

И пурпурных убраниях размеры

 

Здесь краденные точат и кричат,

А крики бесноватости отличья

Являют очевидность, огорчат

Сим книжника пеющего, величья

 

Искавшего по юности, певца

Текущей современности благого,

Но веры не убавят и венца

Алмазного не снимут дорогого

 

С виновной головы, зачем хламид

Потешных зреть убогость, ведьмы туне

Труждаться не желают, аонид

Преследуют безбожно, о июне

 

Нисановый свергают аромат,

Курят свое сигары чуровые,

Хоть эллин им представься, хоть сармат,

Сведут персты костлявые на вые

 

И жертвы не упустят, сады те

Богаче и премного, для потехи

Я ведем вспомнил чурных, нищете

Душевной их пределов нет, огрехи

 

Общенья с ними, жалости всегда

Печальные плоды, но сад фаворный

Сверкает и пылается, туда

Стремит меня и огонь чудотворный,

 

И пламень благодатный храмовой,

Десниц не обжигающий гореньем,

О творчестве не ведает живой,

А мертвый благодатным виждит зреньем

 

Картин реальность, их соединив,

Двух знаний став носителем, избранник

Словесности высокой, может нив

Узнать сиих пределы, Божий странник

 

Одно смиренен в поприщах земных,

Но избранным даются речь и звуки,

Те сады ныне призрачней иных

Их брать сейчас каменам на поруки

 

Черед настал, а где певцов ловить

Небесных, все ринулись в фарисейство,

Черем хламидных суе удивить

И смертью, так скажи им, лицедейство

 

Не может дать вершинности, к чему

Пред теми одержимыми стараться

Бессмертие воспеть, зачем письму

Одесному желтицей убираться,

 

Ловушка на ловушке вкруг, игры

Своей нечистых среды не оставят,

Не там горели морные костры

Замковой инквизиции, лукавят

 

Историки и фурии наук

Астральных, теневые звездочеты,

Нет благостнее музовских порук,

Но с вечностью нельзя вести расчеты,

 

Елико астрология сама

Грешит реалистичностью научной,

Уроки нам бубонная чума

Дает и преподносит, небозвучной

 

Симфонии услышать не дано

Помазанным и вертерам искусства,

Пиют червленозвездное вино,

Хмельностью усмиряют злые чувства,

 

Какой теперь алгеброю, скажи,

Поверить эту логику, гармоний

Сакрально истечение, а лжи

Довольно, чтоб в торжественность симфоний

 

Внести совсем иной императив,

Навеянный бесовскою армадой

Терзать небесной требою мотив,

Созвучный только с адскою руладой,

 

Но слово поздно мертвое лечить,

Сады мое лишь памятью сохранны,

Зеленей их черемным расточить

Нельзя опять, горят благоуханны,

 

Сверкают шаты ясные, в тени

Охладной музы стайками виются,

Фривольно им и весело, взгляни,

Горацио, навечно расстаются

 

С иллюзиями здесь пииты, зря

Писать лукавым пленникам пифийским

Дадут ли аониды, говоря

Понятным языком, дионисийским

 

Колодницам возможно уповать

На хмелевое присно исплетенье,

Воспитанников пажеских срывать

Плоды подвигнув гнилостные, чтенье

 

Их грустное приветствовать иль петь

Нощные дифирамбы малым ворам,

Настанет время царить и успеть,

Созреет юность к мертвым уговорам,

 

Венечье злоалмазное тогда

Борей дыханьем сумрачным развеет,

Веди иных запудренных сюда,

Коль жизненное древо розовеет

 

И мирра вьется, мускус и сандал

Еще благоухают, плодоносят

Смоковницы, когда не соглядал

Диавол юных жизней, не выносят

 

Черемные цветенья и страстей

Возвышенных, провизоры адские

Уже готовят яды, но гостей

Томят не белладонны колдовские,

 

Желают неги выспренней певцы,

Тезаурисы червные листают,

Гекзаметры берут за образцы

Гравирного письма, зело читают

 

Овидия со Флакком, Еврипид

И старый добрый Плавт воображенье

Терзают их, сиреневый аспид,

Всежалящий оводник, искаженье

 

Природное милей им, нежли те

Вершители судеб вековых, ловки

В письме они бывают, но тщете

Послушные такие гравировки,

 

Чуть слово молвят, сразу помянут

Рабле, точней сказать, Анакреона

Иль рыцаря Мольера, преминут

Оне ль явить начитанность, барона

 

Цыганского иль Майгеля с грудным

Отверстием ославят, а зоилы

Свое труды чумовые свечным

Патрициям воздарят, аще милы

 

Деяния никчемные, письма

Чужого мы финифть не потревожим,

Успенное б серебро до ума

Успеть нам довести, быстрей итожим

 

Речение, а камерность сего

Творенья, именуемого садом

Трилистий говорящих, ничего

Не просит у бессмертия, фасадом

 

Звучащим и играющим теней

Порфирами сокрыт эдемских аур

Божественный альковник, от огней

Мелованных горит белей тезаур,

 

Накал его сродни лишь пламенам,

Еще известным Данту, облетают

Сирени и гортензии, ко снам

Клонит царевен бледных князь, считают

 

Своим его шатер домовики,

Убожества кургузые и эльфы

Прелестные, когорты и полки

Ямбические следуют за Дельфы,

 

Клошмерль иль Трира затени, иль мглы

Туманные Норфолка, единятся

В порывах благотворных, тяжелы

Для младости виденья, но тризнятся

 

Оне в саду немолчном, свечевых

Узилищ вечных татей равнодушно

Встречает зелень, желть ли, о живых

Роятся здесь мертвые, мне послушно

 

Когда-то было таинство речей,

Их серебром я нощному бессмертью

Во здравие записывал, свечей

Теперь огарки тлятся, круговертью

 

Лихой муарный пурпур унесло

Давно, лишь панны белые вздыхают

И теней ждут, взирая тяжело

На сребро, и в червнице полыхают.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Сафо

 

Ослеплены свеченьем тусклых лет,

Склонялись мы пред огнищем порока,

Но очи буде горний фиолет

Обвел -- сия не гаснет поволока.

 

В Элизиуме темный пурпур астр

И образы Руфь пестовала взором,

Серебряные гаты Зороастр

Гранил ее алмазным разговором.

 

Сновиждений тех краска тяжела

И стерта, аки погребное злато,

Небесная молитва истекла,

Теперь вовек не зрети нам, что свято.

 

Не зреть когда и нечего жалеть,

Елико это вижденье лукаво,

Мы сами цвет несем и уцелеть

Меж черемниц светясь адничных, право,

 

Сложней, чем показаться может, им

Претит колес высотных обозренье,

А башни с лепоцветием благим

Страшны и вовсе, тусклое их зренье

 

Иных картин достойно, посему,

Тем паче наши спутницы юродны

Временные, оставим их чуму

Владелицам, где домы благородны,

 

Резон какой заразу прививать,

Летит она пускай на оба дома,

Смертям двоим, Фаустус, не бывать,

Одна тебе и мне уже знакома,

 

Коль с нами вместе чермы дивный свет

Лазурный соглядать сейчас потщились,

Мы сами б возалкали, тьмы корвет

Их прах неси подальше, как решились

 

Гулянье с черемами совершить,

Отвесть за небоцарствие сиречных

И тем задачку вечную решить,

Закрыть одну теорию из вечных

 

Теорий, впрочем, все одна другой

Оне, известно мудрым, стоят, паче

Их чаяний, дадим теперь благой

Знаменье небоцветности, иначе

 

Прогулки наши мрачных свеч витых

В серебряных и червенных тесемах

Не будут стоить, троллей и пустых

Лукавниц, пустотелых черм в Эдемах

 

И так страшатся эльфы белых чар,

Одесные иные средоточья,

Нельзя отвадить сумрачных волчар

Молочных агнцев, буде полуночья

 

Готовы новолунные огни,

Секрет открыть еще, помимо смысла

Всездравого внушают нам одни

Черемы неоправданные числа,

 

Урочные для нечисти балов,

И путают сознательно картину,

Селена лишь выводит из углов

Некрылых, озлащает паутину

 

Плетенную, а полная она

Иль новая, неважно, эти балы

Порхают внеурочно, нам луна

Мила всегда, каморные подвалы

 

И те пронзает огнем золотым,

Но хватит отступлений нелиричных,

Наш замысел успенным и святым

Без слов понятен, знаков и вторичных

 

Яснений не хотят сии, вернуть

На небы из адниц избранных раем

Беремся, значит, благо преминуть

Гордыню и брезгливость, умираем

 

Хоть с чермами, но есть и в этом свой

Лазурный правый умысел, их лядность

Избудем в небоцарствии, живой

Пусть ведает о мертвом, неоглядность

 

Вселенская для челяди темна,

А царичам дарует упованье,

Безумствуй, желтомлечная луна,

Великое нас ждет соборованье,

 

Любили мало Грозного, уж он

Знал цену смерти, казни родовые

Оставим Иродам, навеет сон

Безумец ли, Селена, как живые

 

Не могут смертных истин обрести,

Вперед, гуляем ныне, мертвых любит

Сильнее чернь убогая, тлести

Иль царствовать, а ведьма не погубит

 

Небесности виждителей, тому

Искать равенств тождественных не станем,

Привьют хотя бубонную чуму,

Балы земные с водкою вспомянем,

 

Имбирь, корицу, тмин, еще мускат,

Сунели, куркуму, пион, базилик,

Жасмин сюда бросайте, адвокат

Диавола не прадо носит, филик

 

Любой парижский, чопорной Москвы

Столетья позапрошлого Фандорин

Вам это подтвердит охотно, вы

Не видели, но дьявольских уморин

 

Хватится не на то, когда балы

Гремят и снаряжаются чермницы

За нами, должно баловать столы

Питья великолепием, ночницы

 

Желтушные сверкают пусть, свечей

На конусных подставах собираем

Огнем витую рать, чем горячей

Сиянье, тем одесней, умираем

 

Единожды, урок такой пример

Являет и Манон, и Мессалине,

Калигуле избавиться химер,

Смотри опять, непросто, бойной глине,

 

Обитому серебру, хрусталю,

Раскрашенному в стразы, всякой царской

Великой прежде утвари, велю

Я, Фаустус, целиться, чтоб варварской

 

Испробовать честной текилы той,

Не знающей ароматов коньячных,

Этиловых спиртов ли, золотой

Очищенной нектарности, призрачных

 

И нежных добавлений (скипидар

И лак для снятья красных перманентов

C ногтей, обувный крем и солнцедар,

И жимолости ветвь, экспериментов

 

Оставим пальму Веничке, сюда

Не входят), неги нощно ли убудет,

Роится закаминная чреда

Демонов и греховниц пусть, не будет

 

Без нас ни пирования, ни треб,

Алхимикам даем карт-бланш, патины

Вековые их ждут, в серебро хлеб

Пускай преображают, а рутины

 

Довольствуют царские мертвецы,

Успенные пажи да камеристки,

Сюда и парфюмерные скопцы

Сойдут, а с ними регенты, хористки

 

Церковей ложных, водки им свечной

Прелить черед, за конусные блики

Пора, пора и нам от неземной

Беспечности мелькнуть, зане велики

 

Мы были и останемся, Фауст,

Но ад червных образниц тенедарство

Опасно простирает, яко пуст

Коллегиум замковый, это царство

 

Не нам теперь обязано дарить

Столовскую возвышенность, колодки

Не нам опять, гишпанцев ли корить

За тяжесть сапогов, черемной водки

 

Алкать кому, чермам самим, круги

С девятого по первый Дант лукаво

Пока живописует, сапоги

Хоть скинем, завести сии, всеправо,

 

Далече могут, воя не боясь

Неречниц, гасим, Фауст милый, эти

Виющиеся огни, растроясь,

Они тлееть устанут в адской нети.

 

Сион, еще Поклонная гора

Таят свои холодные скрижали,

Нас ждут и в Христиании, пора

Тех встретить, коих слогом поражали.

 

Для нас урочат вечности гонцы

Лишь алые готические латы,

Страдают Букингемские дворцы

Без царских наших теней, у Гекаты

 

Пускай растят гусей дурных и кур,

Одни спасали Рим, других колечья

Певцов травили в мире, Эпикур

Печальный мог бы с блеском велеречья

 

Им вынести комический вердикт,

А, впрочем, пусть колодницам на пару

Годуются, их глупость Бенедикт

Еще предъявит городу, тиару

 

Высокую черед церковным петь,

А нам друзей великих зреть в Эдемах,

Должны невесты белые успеть

И донн алмазных очи на големах

 

Должны теперь, зане протекторат

Господний всем благим повелевает

Молчать, остановиться и карат

Слезы оставить времени, бывает

 

Оно всегда угодным палачам,

Певцам иные области и царства

Даруются, как маковым свечам

И здесь гореть нельзя, свои мытарства

 

В парафиях незримых совершим,

Обман парижской мессы не достоин,

Я знаю, рая нет, когда решим

Вернуться, инок Божиий иль воин

 

В десятом измеренье встретит чад,

Чтоб вывести на торную дорогу,

За Рейном нет ли персти, вечный град

Над небами внемлет Царю и Богу.

 

Мы бисером сребрили невода,

Вальпургиевка нас упоевала,

Метохии иль Персии Звезда

Светила псалмопевцам, воевала

 

Герника с Аваддоном, а певец,

Быть может, Шиллер пламенный, Вергилий

Готовил небоцарствиям венец,

Юнид сводя к офортам надмогилий.

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Элиоту

 

Всерайские рулады не свернуть,

Их выточив голубками со краю,

Нам эльфы по струнам басовым путь

Укажут к отвоеванному раю.

 

Иллюзии утратились одне,

А рая мы еще не потеряли,

Сколь истина в худом всегда вине,

Цари свое видения сверяли.

 

Веди ж к вратам иль мимо, Элиот,

Не молви о надежде, речь остави,

Нам ангелы серебрили киот,

Гореть в каком лессированной яви.

 

Вольно от рая в сторону уйти,

Левее тлятся куполы Аида,

Направо всех к чистилищу пути

Ведут с неотвратимостью боллида.

 

Певцы теперь ответны за обман,

Не ведают и днесь о чем творенья,

Навеяли сиреневый дурман

Глупцам, лишив их собственного зренья.

 

Иное там, иное и не то,

Свидетельствовал Грек и с Греком иже,

Как миновать предрайское плато,

Без ангелов теней явиться ближе.

 

Что правда, паки истинно гореть,

Затепливаться станем, яко свечки,

Нельзя еще неречным умереть,

Сордим хотя акафистом сердечки.

 

Дарован был труждающимся рог

Мирского изобилья, дарованны

Судилище царям, пиитам слог,

Которым ангелы соборованны.

 

Им здесь распорядиться удалось

Немногим, а и как распорядиться

Талантом, если пиршество свелось

К попойке, не смешно ль таким гордиться.

 

Не будем сих речителей судить,

Трудами пусть молчанье искупают,

Глядишь, одни взялись хлебы сладить,

Другие красных жеребов купают.

 

Бессмертие оспаривать нельзя,

А периев тяжеле событийность,

Влечет любая избранных стезя

Туда, где расточается витийность.

 

Хотели песнью торжища лечить

И в каверы свои же угодили,

Нельзя ловушки эти отличить,

Засим чернилом сердца туне рдили.

 

Смотри, днесь панны с вишнями во ртах

Летают и цвета гасят золою,

И даром о серебряных крестах

Пииты гонят челядей метлою.

 

Излитый мрак виется тяжело,

Бледнея пред победными дымами,

Аидовскою тенью на чело

Ложится твердь -- она вовеки с нами.

 

Молчи, елико все временщики

Днесь могут лгать о праведной любови,

Не ведают и эти языки,

Какими вдовых сватали свекрови.

 

Воспенит слезы наши мертвый цвет,

Прожгут их жала в кубках богомерзких,

Тогда и змеи выползут на свет

Из похв да изо ртов сех изуверских.

 

Мешали всё о праведности речь,

Боялись непреложных откровений,

И стали мы безмолвствованьем жечь,

Цезуры отделив от песнопений.

 

Свечами нощь светить повремени,

Втще искушать воительные громы,

Текут пускай сиятельно огни

Из вежд моих -- во черные хоромы.

 

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

 

ТРИЛИСТНИК УБИЕНИЯ

 

 

I

 

Только змеи, Господь, только змеи одне

Бьются подле цветков и во яви тризнятся,

Источилися мы, изотлели в огне,

Боле свет-ангелки мертвым чадам не снятся.

 

Вот безумная нас приманила Звезда,

Разлия серебро, повлачила по кругам,

Новый год отгорит, вспыхнет хвойна груда,

Так опять в Рождество застучимся ко другам.

 

И беда ж – предали, не Сынка ль Твоего,

Утерявши в гурме, троекрестно распяли,

Против зависти нет на земли ничего,

Царствий куполы виждь, где агнцы вопияли.

 

Ядно зелие мы будем присно алкать,

Рукава что пусты, святый Господь, нестрашно,

И костями возьмем, станем хлебы макать

С богородной семьей в четверговое брашно.

 

Хоть отчаянья грех отпусти во помин

Прежних белых годов, опомерти притронной,

И теперь мы белы, яко вешний жасмин,

Только всякий цветок залит кровью червонной.

 

 

II

 

Пред субботой стоим, пред последней чертой,

Красно золото ей из очес выливаем,

В келий пятничных темь кажем венчик златой,

Роз-костей набрали, ни нощим, ни дневаем.

 

Заступиться нельзя в ту зерцальну купель,

И стодонна ж сия ледовая крушница,

Разве бойным одно, безо нас чтите ель,

Память нашу всчадит ярче огнь-багряница.

 

Рои демонов бал новогодний чернят,

Чур, лиются птушцы в благовестные звоны,

Чистых бельных невест юродивы тризнят

На сносях, к царствиям их влекут Персефоны.

 

Господь, трачена жизнь, и стоим на юру,

Тыча жалкой сумой в троекрестье дороги,

Надарили мы звезд ангелкам во пиру,

Перстной кровию нам красить сиры муроги.

 

Слезы чадов собрать, всем достанет вина,

Ниткой сребряной мор-окарины тиснятся,

Мимо как повезут, вижди хоть из рядна –

Мы серебром горим, всё нам ангелы снятся.

 

 

III

 

Господь, Господь, слезой прекровавой утрись,

Слово молви ль, взмахни рукавом с Ахерона,

Кайстры бросили в персть – змеи алчны свились,

Грознозлатная Смерть белит наши рамена.

 

Далей нет ничего, всех Рождеств лепота

Сребром красной была да размыта слезами,

Трачен чадов удел, а доднесь золота

Страстотерпцев юдоль, где тризнят образами.

 

Присный пурпур Звезды с перстов кровию сбег,

И жалкие ж Твое летописцы заветны,

Что пеяли хвалу, слали крушницей снег,

За обман кобзарей разве чада ответны.

 

Узришь как в золоте оперенья птушцов,

Пухи бельные их кости-снеги устелят,

Ангелам покажи царичей без венцов,

Пусть апостольну кисть эти раны обелят.

 

Иль во гробе разлей исцеляющий свет,

Ах, мы розы Твое, волошки прелюбили,

И заплакати днесь мочи-лепости нет,

В сраме виждь агнецов – нощно нас перебили.

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Декаданс

 

Лазарь шлях указует к огню,

Скорбь зальем не слезами, так водкой

И на смертную выйдем стерню

Величавою царской походкой.

 

Нам в четверг суждено умереть,

Потому не страшись воскресений.

Белый снег и во гробе гореть

Будет светом чудесных спасений.

 

Всё боялись наперсники лжи

Чайльд Гарольда узнать в гордой стати,

Ненавидели всё, так скажи,

Чтоб шелками стелили полати.

 

Лишь однажды поддавшись слезам

Фарисейским, пустым уговорам,

Мы погибли, как чернь к образам,

Соль прижглась ко святым нашим взорам.

 

Мы погибли и в твердь фиолет

Не вольем, крут гостинец окольный,

Но для Господа правого нет

Мертвых, свет и заблещет -- престольный.

 

Всяк воскреснет, кто смерть попирал

Новой смертью, мы ж в гниль окунулись

Здесь еще, слыша адский хорал,

И смотри, до Суда не проснулись.

 

В ямах нас багрецом обведут,

Но не выжгут вовек Божьей славы,

Эти черные взоры пойдут

К звезд алмазам -- для мертвой оправы.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Концерт в записи

 

Приближение к зеркалу

 

Весна твоей жизни совпала с весною,

Венцы филармонии Бах осеняет,

И плачут над каждой органной трубою

Заздравные свечи, и воск их не тает.

 

Над пурпурной тяжестью бархатных кресел

В сребристо-линейном ристалище зала

Горящею радугой реквием взвесил

Электроорган векового накала.

 

Он помнит величье и свечки иные,

Ручейную сладкую негу вотуне,

Бессмертие любит изыски свечные,

Червовые искусы в черном июне.

 

Давно извели бедных рыцарей дивы,

Какие спасать их брались всебесстрашно,

Лишь фурьи меж нас, а белые Годивы

В альковах вкушают с принцессами брашно.

 

Дались нам аркадии княжеских спален

Темнее, доныне мы там хороводим,

Невинников легкость дика, вакханален

Их танец, Рудольф, что и девиц изводим.

 

Коль всех отравили цветками граната,

Еще семенами и зернами, Коре

Вернем эти яства, за фугой соната

Звучит пусть, Алекто ль мила Терпсихоре.

 

Нам чистые ангелы шлют угощенья,

Нам розы свои ароматы даруют,

Свободней музыцы сии обращенья,

Царицы стонежные с нами пируют.

 

Серебряных эльфам гвоздей яко видеть

Не стоит и маковый рай неохранен,

Закажем убийцам армы ненавидеть,

Равно им терничник нектарный возбранен.

 

А что воровать друг у друга ауру,

Мы были велики и время лишь наше

Лелеяло пенье и нашу тезуру

Червленою строчкой тянуло по чаше.

 

Теперь из нее пьют эльфии нектары,

Летят ангелки на мрамор белладонны,

И нимфы златые влекут в будуары

Убитых царей, и алмазятся донны.

 

Нет маковых раев, а мы и не плачем,

Сон вечности крепок и белых альковниц

Еще мы успеем почтить, и сопрячем

Еще партитуры в охладе маковниц.

 

Когда лишь в партере темнеет от света,

Близ фата-морган усмиряются чувства,

На пленке миражной в слоях черноцвета

Сияет немая пластина искусства.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Из путеводителя по Аиду

И медленно планетная природа

Разделась до кабального ядра,

Дубы гнетет лазурная свобода,

Так грянула осенняя пора.

 

Могила сокрывает лишь позора

Осповницу на выверенный срок,

Лужению холопского разора

Не властен бойной славы кровоток.

 

Красна еще магическая трасса,

Но зной уже взорвался на лету

И так нависла солнечная масса,

Что ангелы забыли высоту.

 

Уран, Нептун, Плутон горящий очи

Следят, а май сравнялся с ноябрем,

Светя дугой вальпургиевой ночи

Поклонным осыпающимся днем.

 

Закаты над сиреневой паршою

Огромны, перед снегом на воде

И мрак прият оплаканной душою

Сейчас, когда ломает жизнь везде.

 

Чермы шагов не помнят Командора,

Им каменной десницы не страшно

Пожатье, небеса голеадора

Словесности новейшей, за вино

 

Лазурное, дешевое, дурное,

Разбавленное снегом ноября,

Четвергом отравленное, хмельное,

Червенное, иродного царя

 

Позволившее узреть спиртодержцу,

Нельзя ли вновь молиться за него,

За Ирода-царя, как громовержцу,

Дарующее синих торжество

 

Молний высотных, жертвоприношенье

Свершавшего честно, сейчас корят,

Быть может, впрочем, каждый разрушенье

Свое усугубляет, хоть дарят

 

Ему нектары ангельские ныне

Служанки Гебы милой, исполать

Хозяйственности горней, ворогине

Черемной мы ответим, но полать

 

Еще худая терпит нас в затворе

Диавольском, еще мы не прешли

Сукно и сребро, паки в чурном оре

Пием свое горчащие куфли,

 

Одно теперь полны куферы эти

Сребряные с лепниной колдовской

Четверговым вином, какие нети

Нас ждут, вдали узнаем, из мирской

 

Тризнящейся юдоли время свечи

Ночные выносить (сам Командор

Был поводом к неровной этой речи

О Веничке, похмелие не вздор,

 

Не выдумка досужая, народной

Привычки летописцу и певцу

Бессмертие даруем и холодной

Аидской водки штофик, по венцу

 

И воинская честь, успенной славы

Хватится коемуждо, весело

Гуляй, братия, паки величавы

Мы с ангелами, Божее чело

 

Не хмурят небодонные морщины,

Елико наши пиры о свечах

Одесные, нет Божеской причины

Печалиться мертвым, у нас в речах

 

Всеангельская крепость, Петушками

Не кончится дорога, но сейчас

Вальпургиева ночь, со ангелками

Шлем ёре свой привет), небесный глас

 

Я слышу, Фауст, скоро о морганах

Явятся черемницы, сребра им

Всё мало, на метлах иль на рыдванах

Спешат быстрее, гостьям дорогим

 

Черед готовить встречу, их задача

Простая, нет в венечной белизне

Урочности, хоть червенная сдача,

А с нас им полагается, в вине

 

Печаль былую вечность не утопит,

Готическая замковость пускай

Сегодняшнее время не торопит

На требницы, пока не отпускай

 

Химер вычурных, коих знал Мефисто,

Они сгодятся в брани, воин тьмы

Направить может спутниц, дело чисто

Житейское, поэтому сурьмы

 

Порфировой мы тратить не заставим

Камен и белошвеек на черем,

Стольницы полны, сами не картавим

Пока, и что грассировать, гарем

 

Адничный вряд ли выспренность оценит,

Манерные изыски, не хмельны

Еще, так Богу слава, куфли пенит

Засим вино, балы у сатаны

 

Давно угасли, оперы барочной

Услышать будет сложно вокализ

Иль чернь презреть в окарине морочной

Зерцала, там уже не помнят риз

 

Честного положенья, ведьмам трезвым

И гоблинам, пари держу, сукно

Из гробов не пригодно, буде резвым

Вращаться ходом дарное вино

 

Черем не полагает, им стольницы

Зовущие родней глагольных форм,

Алкайте же виновий, черемницы,

Для вас берегся парный хлороформ,

 

Следим веселье, Фауст, кто преявит

Образия еще здесь, не резон

Уснуть и не проснуться, балы правит

Не князь теперь, альковный фармазон,

 

Помесь гитаны злой с Пантагрюэлем,

Где дом и где столовье, благодать

Пировская чужда чертям, за элем

С нетенными каноны соблюдать,

 

Блюсти и ритуал, и протоколы

Нельзя, хоть станет Бэримор служить

Мажордомом у них, обычай, школы

Злословия урок – пустое, жить

 

Бесовок, роготуров, козлоногих

Гремлинов, тварей прочих, по-людски

Учить бесплодный замысел, немногих

Могли сиречных битв отставники

 

Слегка принарядить, чтоб мир грядущий

Их зрел, такой лукавостью грешил,

Всегда пиит горчительно ядущий,

Алкающий, я в юности вершил

 

По-гамбургски их судьбы, но далече

Поры те, Грэйвз, Белькампо, Майринк, Грин,

Толстой Алекс, да мало ль кто, при встрече

С чермами их ущербных пелерин

 

Лишать боялись, в сребро и рядили,

Ткли пурпур в чернь, с опаскою тлелись

Вокруг, одно читатели судили

Тех иначе, но чинно разошлись

 

Таких волшебных флейт, дутья умельцы,

Разбойничают всюду соловьи,

Шеврон каких не вспомнит, новосельцы

Из выспренних и ложных, им свои

 

Положены уделы, Робин Гуда,

Айвенго, темных рыцарей сзывай,

Исправить дело поздно, яд Гертруда

Прелила вместе с Аннушкой, трамвай

 

Звенит, звенит, не ладно ль в присных царствах

Зеркал глорийных, сумрачной Луны

Ответит фаворит, давно в мытарствах

Нет смысла никакого, казнены

 

Царевны молодые и надежи,

Их жены, братья царские, роды

Прямые извелись, на жабьи кожи

Лиются мертвых слезы, а млады

 

Теперь одне мы, Германа и Яго

Еще к столу дождемся иль иных

Греховных, черем потчевать не благо,

Так свечек не хватает червенных,

 

Чтоб гнать их накопленья за виньеты

Узорные, обрезы серебра,

За кафисты, бежавшие вендетты

Бесовской, амальгамная мездра,

 

Порфирное серебро и патина

Желтушная сих въяве исказят,

Чихнем над табакеркой и картина

Изменится, и чернь преобразят.

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Памятник

 

Мы храм возводили из глины

И слезы гранили нам речь,

Но все превратила в руины

Осенняя черная течь.

 

Сиреневой кровью фиалки

Горят на распутье дорог,

Тенями влечет катафалки

Цирцея в загробный чертог.

 

Мы здесь ожидали извета,

Летали вверху ангелки,

У Господа белого цвета

Просили – светлить потолки.

 

И вот сей чертог неохранен,

И вот нас камены манят

В лазури, где тенник возбранен

И мертвых пиитов хранят.

 

Ах, поздно теперь веселиться,

Прельщать небодарственных муз,

Бессмертным не стоит улиться,

Тристийский стопрочен союз.

 

Но время речи и молчанье

Возвысить до маковниц сех,

Где красное Гебы венчанье

На царствие милует всех.

 

Тот дом на Щепке иль на Мойке

Иным нотодержцам вспевать,

Тесно в Малороссии тройке,

Тще мрамором смерть лицевать.

 

Алмазы нам здесь положенны,

Затем царствий маковых строй,

А сказки на крови блаженны,

А сами усладны игрой.

 

Летят меловые квадриги,

Камен мировольных несут,

Серебра коснутся вериги,

Уснувших царевен спасут.

 

Высока помазаний треба,

Притроновый чуден удел,

Розарьи и маки для неба

Вноси, кто Христа соглядел.

 

Покрытые славой, к Отчизне

Спешили мы, словно гонцы,

Так пусть не язвят хоть при жизни

Терновые эти венцы.

 

Исчезла святая опора,

И вечно все ж в лунном огне

Парить будет пепел собора,

Как памятник нашей весне.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Строфы Мнемозине

 

Из цикла «Патины»

 

И демоны слетелись на погост,

И ангелы навек осиротели.

Мы к нетям возводили присный мост

И в бездны роковые возлетели.

 

Истленней пада, язвы моровой

Грознее -- тьмы горят, во славу знати

Нощь бязью устилает гробовой

Звездами прокаженные полати.

 

Ах, в зареве светлее небеса,

Трапезные полны альковных брашен,

И лета цветодарная краса

Пылает и возносится от башен.

 

Наглянем к царским братьям на пиры

И дале повлачимся, этот морок

Цимнийский в смертоносные миры

Возьмем со пламенами черствых корок.

 

Где Авелей зарубленных искать,

Не стражи младшим братиям и сестры,

Начнет Господь невинных сокликать,

Медеи набегут и Клитемнестры.

 

Высокую терницу мы прешли,

А тристии по миру не избыли,

Где слава обетованной земли,

Почто успенных царичей забыли.

 

Что дале сквозь аттический морок

Увидит певчий баловень Вергилий,

В альковах ли безумствует порок,

Дев рамена желты от спелых лилий.

 

И сколь пиры недесные гремят,

Цевниц еще рыдания сладимы,

На Рим взирает варварски сармат,

Отечества кляня жалкие дымы.

 

Еще версальский сурик тяжело

Мерцает о девических ланитах,

И чайное богемское стекло

Топится в огневейных аксамитах.

 

Барочное веселье на гламур

Дворцовый разменяют и грезетки,

Их розовые лядвия амур

Обертывает в белые серветки.

 

Версальские ж фонтаны серебром

Див тщатся отпугнуть и привидений,

Меж ангелов один алкают бром

Вершители новейших возрождений.

 

Лишь пепел азиатский охладит

Алмазами блистающую Ниццу,

Но Петр Великий холодно глядит

С Востока на туманную денницу.

 

Пусть вывернут губители в рядно

Очес неизлиенные кармины,

Свинцом нальют их, будем все равно

Высоты зреть чрез смерти мешковины,

 

А тот ли нам сиреневый свинец

Днесь может страшен быть, каким чермницы

Невинных убивали, под венец

Идя за царичами, на звонницы

 

Высокие юродиво летя,

Из падей налетая, потешались

Над юностию нашей и, блестя

Порфировым серебром, не гнушались

 

Ничем, лишь только б светлых очернить

Нам суженых царевен, перманенты

Свое не преминали хоронить

От взоров посторонних, в косы ленты

 

Горящие вплетали, милых дев

Отравой адоносной изводили,

Полунощную жертву разглядев,

Ее до новолуния следили

 

С гоблинами тщедушными, зеркал

Кривых не преходя, но отражаясь

В червонном бойном сребре, злой оскал

Не пряча о свечах и обнажаясь

 

Едва не до сокрошенных костей,

Из эллинских ристалищ унесенных,

Оне ль нам страшны будут, мы гостей

Встречали посерьезнее геенных

 

Отбросов жалких, тем и голоса

Менять не приходилось, и румяна

Класть щедро на остия, волоса

Цветочками краснить, еще поляна

 

Любая помнит их бесовский лет,

Порханье тел некрылых над стожками

Лесными, глянь, теперь орел клюет

Очницы звероимных, васильками

 

Сих тварей можно разве отогнать,

Страшатся чермы цветности обрядной,

Их спутников легко ли не узнать,

А, впрочем, прах бери сих троллей адной

 

Закалки, аще станут нависать

Докучливо, сиренью торговаться,

Нам некогда отдаренной, бросать

Чернильницы в них будем, баловаться

 

Героям не пристало, только грех

Над тварями смеянье не возвысить,

Глядят зане из матовых прорех

Лампадок и свечей, хотя окрысить

 

Ведемных рожиц тени, что свинцы

Убойные в сравненьи с черемами,

Дадим еще тяжелые венцы

Свои блажным летучими умами,

 

Пусть пробуют их тяжесть, из пустых

Серебряных и червенных сосудов

Вино пиют и кровь, о золотых

Венцах небесных мы Господних судов

 

Одесно ожидаем, потому

Не нам во ложи пирствовать с немыми,

Слова им выбирать и по уму

Расценивать, указками прямыми

 

И тирсами виждящими торить

Надмирную дорогу, паче косных

Орущие, готовые курить

Сиречный фимиам, лядвиеносных

 

Поганиц нас избавит злобный рок,

Даст мертвым отстраненье, за иродство

Пусть лядные платятся, наш урок

С бессмертием оспаривает сходство.

 

Забудут нас, воспомнят ли -- хвала

Реченьям и струнам, и, правый Боже,

Свинцовых слез побитая зола

Увьет еще всецарственное ложе.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Пастель

 

Египетская цедра над метелью

Сменилась топким цеженным огнем,

И жалованный снег предстал купелью,

И слух потряс Зевес, рассеяв гром.

 

В цезийское пространство ход отверст,

Искрится фиолетом чермный перст

Антихриста, но вечно существует

В природе роковая правота,

А днесь ее вместилище пустует,

В каноне солнце Божия перста.

 

Елику смерть о черном балахоне

Куражится, поклоны бьет, вино

Из сребренных куфелей (на агоне

Убийц холодных, прошлое темно

 

Каких, летучих ангелов отмщенья,

Заказчиков расплаты, иродных

Мелированных ведем, обольщенья

Не ведавших иного и родных

 

Отцов невинных мальчиков кровавых,

Царевичей всеугличских, царей

Развенчанных в миру и величавых,

Помазанных их дочек, пастырей

 

Грассирующих преданных урочно,

Без серебра алкавших крови их,

Алмазных донн и панночек, бессрочно

Почивших в Малороссии, благих

 

Когда-то, ныне желтыми клыками

Украшенных садовников, хламид

Носителей колпачных, брадниками

Крадущихся вампиров, аонид,

 

Небесной лазуритности лишенных,

Жертв новой гравитации, другой

Колонны адотерпцев оглашенных)

Лиет вольготно в скатерть, дорогой

 

Пейзаж для сердца, из венецианских

Замковых окон видимый, темнит

Личиной злобной, дарует гишпанских

Высоких сапогов короб, теснит

 

Сама еще белесых наших гостий,

Блондинок, сребровласок, чаровниц,

Но только натуральных, ведем остий

Им кажет черни, сумрак оконниц

 

Почти и новогодних застилает

Хитонами ли, бязью гробовой,

Молчит, а то собачницею лает,

А то взывает чурно, кто живой

 

Откликнись, будем пир одесный ладить,

Еще играют Шуберта в саду,

Моцарта явствен шаг, музык усладить

Чарованных готовый, заведу

 

Сейчас, а снег декабрьский не помеха,

Чем далее, теплей он, милых дев

И другов честных в царственности меха

Сибирского, пушнины, разглядев

 

Какую ведьмы в зависти лишь ахнут,

Гагаровой к вишневым деревам,

Здесь вишенки мороженные чахнут

В корице сахаристой, кружевам

 

Желточным их пойдут сирени пудры,

Как всякую любовно обернем

Бисквитами и сдобой, были мудры

Евреи местечковые, рискнем

 

С царевишнами к ним соединиться,

На маковые ромбы поглядеть,

Бывает, царским кухарям тризнится

Обилие столешниц этих, бдеть

 

Сегодня им о яствах непреложно,

Пускай засим рецепт перенесут

В палатницы хоромные, возможно,

Еще царей отравленных спасут,

 

А смерть, гляди, опять кикимор дутых

Презрев, лиет по скатерти вино

Из битого начиния, согнутых

Юродливо бокалов, решено,

 

Пируем хоть с мертвыми рядом, сверки

Теперь не нужны, истинно чихнем,

Покажутся тогда из табакерки

Черемницы и черти, сих огнем

 

Порфировых свечей осветим, ярка

Заздравная свечельница, когда

От жизни и не видели подарка,

Что ж требовать у смерти, иль сюда

 

Нелегкая внесла ее, угасло

Сколь денное мерцанье, так одно

Ей в ноздри вклеим розовое масло,

Боится роз косая, а вино

 

Хоть криво, но лиет еще, отравней

Сыскать непросто будет, а куфер,

Хоть бит, как прежде полон, благонравней

Презреть и нам развратных, Агасфер

 

Теперь сих отравительниц не любит,

Я знаю, много брали на себя,

Шутили не по делу, сам и губит

Пускай адскую челядь, пригубя

 

Несносное отравленное пойло,

Реку вам, други, ладите балы

Пировные, гостям рогатым стойло

Всегда найдется, царичам столы

 

Пусть нынче камеристки сервируют,

Смотреть люблю движенья, угодить

Хотят оне успенным и балуют

Живых, кому за кем еще следить

 

Один сегодня помню, тьмой беленье

Скатерное кривым не очернить,

Мы выстрадали благое томленье,

Бессмертию не стоит временить,

 

Когда цари пируют вкруг одесно,

Когда живые царичи, а сих

Невесты ожидают, благовестно

Такое пированье, бабарих

 

Здесь можно смело к чурным приурочить,

Молчание их выдаст, нам пора

Дела вершить земные, не сурочить

Невинно убиенных, за одра

 

Червницу не зайдем и возалкаем

Суда великонощного, коль яд

Иных берет, черноту отпускаем,

Тлести ей меж эльфиров и наяд,

 

Одну, пожалуй, косную оставим

Чермам во назидание, перчить

Начнемся белым пересом, заправим

Лукавые мозги, сколь огорчить

 

Решит смешного рыцаря, сиречить

Возьмет опять привычку, совлекать

Царевн в альковы, стольников увечить,

Иродничать и ёрничать, алкать

 

Веселия на тризнах цареносных,

На службе у порока зреть святых,

Орать безбожно, фей златоволосных

Лишать воздушных нимбов золотых,

 

Греми пока, нощное балеванье,

Замковые ансамбли заждались

Музыки и акафистов, блеванье

Кашицей мертвой суе, веселись,

 

Товарищество славное, Селены

Взывает свет, нести быстрей сюда

Фламандские холсты и гобелены,

Рельефные гравюры, стразы льда

 

Хрустального, шары чудесных фором,

Сребряные, порфирные в желти,

Витые алебастрами, узором

Диковинным горящие, внести

 

Быстрей велю и блюда выписные,

Фаянсами разящие гостей,

Алмазовые рюмки, именные

Суповницы из крымских областей,

 

Орнаментные амфоры, куферы

Красные, изумрудные мелки

Для ангелов, точеные размеры

Отметить возжелающих, лотки

 

Со яствием нездешним, на капризы

Рассчитанные, негой кружевной

Богатые кофейники, сервизы

Столовые, молочниц пламенной

 

Ансамбль еще, пирожницы, свечений

Держатели вальяжные, чайных

Китайских церемоний и печений

Гофрирный антураж, пироносных

 

Конфетниц череду, еще креманки

Холеные, цветовья севрских ваз,

Пируем, аще балов самозванки

Зерцальниц не преидут напоказ,

 

А серебро прейти сим невозможно,

Пусть плачут в стороне, взирая наш

Горовый пир, напудриваясь ложно,

Чтоб время обмануть, резной лаваш

 

Им снесть, а то для пифий горемычных

Украсть вина куферок, пармезан

Стянуть при верном случае, клубничных

Желе набрать украдкой иль нарзан

 

Какой хотя кианти на замену,

Иль мусс, иль кухон сливочный, грильяж

Наладить в туесок, вторую смену

Им жариться едино, сей типаж

 

Знаком балам и нами узнаваем,

А ну, чермы, офорты геть чертить

Куминами и фенхелем, бываем

Нечасто рядом, бойтесь осветить

 

Чихающие рожицы, берите

Сиреневые пудреницы, тушь,

Паршу невыносную, хоть орите

В себя, покуда краситесь, на не совсем так

 

Адскую мы елико не разменны,

Помазание ждет нас и престол,

Как могут бысть куферы мертвопенны,

Пьем здравие, серебро этот стол

 

Разбойное не может изувечить

Соцветностию мертвой, нам оно

Всегда служило верой, бойтесь речить

Ползвука, если в серебре вино.

•

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

На смерть Цины

Четыреста шестьдесят седьмой опус

 

Меж созвездий лилеи цветут,

Взнимем лики в холодную млечность,

Аониды хотя ли почтут

Май пенатов и нашу увечность.

 

Се юдицы опять веселы

И о них злые вдовы мелятся,

И гнетет вековые столы

Желть цветков, и оне веселятся.

 

Здесь любили и мы пировать,

Сгнили яства и сад неутешен,

Хоть явимся еще - обрывать

Звездный цвет с мертвожелтых черешен.

 

Четыреста шестьдесят восьмой опус

.

Золотыя шары отисним

Тонкой нитью червовой ли, пудрой,

Спит Щелкунчик во мелах, а с ним

Легок Рании сон белокудрой.

 

Хвоя бледная, царственный мел,

Юность злая и где, от германок

Прочь, Гофман, сколь бояться умел,

Веселись над фольгою креманок.

 

Всё порфирные эти канвы

Ближе к утру меловницам снятся,

И герольды молчат, и главы

Нимф со хвоями кровью тиснятся.

 

Видео на youtube: Leda 684 «Космополис архаики» (новинка).

 

[Leda]

ЯКОВ ЕСЕПКИН

 

ЛИТИИ В ОДЕОНЕ

I-XX

 

I

 

Восстенаем, Господь, в слоте черных иглиц,

А сидят за Тобой фарисеи одесно,

Не узрят ангелки наших траченых лиц,

Звоновые Твои не живятся чудесно.

 

Ах, высоко лились золотыя псалмы,

Искрашали трухой нищету дарований,

Только сохнут и днесь на хоругвях гурмы

Василечки от сих иродных пирований.

 

Вижди, Господи, нас, буде слава Твоя

Не превянет-горит, осеняя церкови,

Гордовые певцы умножали ея,

Горла их пропеклись чернозмейками крови.

 

II

 

За мытарства ль Христос возжалел

Не прошедших святые оплоты,

Вертоград Гефсиманский истлел

И без шпилей мертвы камелоты.

 

Васильков полевых не узреть:

На венцах лишь они и сверкают,

Двиньтесь, мытари, всем и гореть,

Разве истинно веры алкают.

 

Яко минем страстные пути,

В огни темные души вселятся,

Чтоб с любовию нивы прейти,

Где цветки наши палые тлятся.

 

III

 

Веночки белые сонимем,

Преобнажим святые лики,

Имен ли, цветности не имеем,

Одно лишь – смертию велики.

 

Худые крови излиенны,

В очах лазури не осталось,

А звезды Божии нетленны,

Число их парками считалось.

 

Над перстью ангелы воспрянут,

Над белым цветом закружатся,

И нимбы мертвые протянут,

Во коих звезды обнажатся.

 

IV

 

Яко певчим нельзя уцелеть

И преложны венцы золотые,

Так и будемся в тернях алеть,

Кровотлести, елико святые.

 

Но еще восхотят, восхотят

Голосов божеимных и песен,

И еще ангелочки слетят,

Чтобы узреть: единый не взнесен.

 

До поры ли молчанье храним,

Изордеется пламень болотный –

Этой алостью мы ограним

Иисуса венец всезолотный.

 

 

V

 

А и тратно, Господь, наши красить гробы

Васильковым сребром, вешней цвет-озолотой,

Все позорные днесь расписанны столбы

Бойной кровию чад и нисанскою слотой.

 

Мы слезами вотще на крестах изошлись,

Молодицы в пирах стервенеют безложно,

Со кадящей гурмой колпаками пречлись,

И молиться теперь, и алкати неможно.

 

Так не смогут одно и перстов окраснить,

Белой краскою мы восписали по черни,

Станут нощно, Господь, колокольцы звонить –

Убелятся тогда наши рдяные терни.

 

 

VI

 

Что хотите еще отнимать,

Мы и в смерти богаче не стали,

Всё претщимся цветки сожимать,

Из которых венец заплетали.

 

Во среду к нам слетят ангела,

Исполать озолотам их ясным,

Яко тризна у нас весела,

Время рдеться глициниям красным.

 

Будут мертвые звезды гореть,

И неживы, а света не имем,

И еще положат умереть –

Лишь тогда мы венец этот взнимем.

 

 

VII

 

За эти красные псаломы,

За то, что звезды мертвым светят,

Введут нас в Божии хоромы

И ангелочки всех приветят.

 

Темно дорожье Иудеи,

Во злате мертвых убоятся,

Алкали крови лиходеи:

И где теперь они таятся.

 

Где Смерти грозная старизна,

Где Слово – книгу озаглавить,

Красна веселием и тризна,

И ни спасти нас, ни ославить.

 

VIII

 

Золота наша Смерть, золота,

К ней мы жизнею всей и стремились,

Век брели от Креста до Креста,

Без огней горнецветных томились.

 

Но воспыхнут еще васильки

О могилах и звоны ударят,

И сплетут голубые венки

Нам тогда, и червицей подарят.

 

В крови нашей страстные пути,

Бою их не избыть ледяному,

И такими, Господь, нас пречти –

Не могли мы соцвесть по-иному.

 

 

IX

 

Ах, Господь, мы теперь неодесно сидим,

На трапезных пирах царевати не тщимся,

Иисусе-царя со терниц преглядим,

Во спасительный день ко Тебе и влачимся.

 

Излетели в лазурь от пиров ангелки,

Благодатный огонь расточен по кюветам,

Только были одно мы всекупно жалки,

Сколь хоромных живить ослепительным светам.

 

Ныне темен, Господь, светозарный канон,

И горчат куличи, и вино солонеет,

И плетется в псалмы боготраурный звон,

Чрез пасхалии Смерть надо златом краснеет.

 

 

X

 

Положатся Христу васильки,

Яко роз и шиповья не станет,

Отберем юровые цветки,

Их ли Смерть о тернице достанет.

 

Будет венчик тяжеле креста,

Пречернее церковных лампадок,

Ах, багряная цветь излита,

Вертоград наш разорен и падок.

 

И не станется горних огней,

И начинут светила клониться,

И тогда от кровавых теней

Мы соидем, чтоб ангелам сниться.

 

 

XI

 

Мы кровью нети освящали,

Юдоль Господняя широка,

А нас и мертвых не прощали,

И с житий выбили до срока.

 

Угаснут свечи во трапезных,

Не будут книжники стучаться,

И со трилистников обрезных

Начинет злато источаться.

 

И возгорать сему листовью,

Христу ль темно, явимся в цвети --

Своей точащеюся кровью

Обжечь безогненные нети.

 

 

XII

 

Хватит мертвым сирени златой,

Ангелочки ль ее пожалеют,

Были мы во когорте святой,

Всё еще наши тернии тлеют.

 

Расточатся благие огни,

Соцветут пятилистья в июне,

Так зардеются розы одни,

А горели и святые втуне.

 

Нет распятий иродских черней,

Та сирень холодит камелоты,

Всем и хватится наших огней,

Сколь не будет для гробов золоты.

 

 

XIII

 

Веселятся, Господь, скоморошьи ряды,

Но огнем возгорят червоцветные лиры,

И собили зачем псалмопевцев чреды,

Нечем боле теперь красить эти порфиры.

 

Василечки-цветы претеклись из корон

Вместе с кровию чад, разделивших мытарства,

Недоступно высок вседержительный трон,

Прозябают в крушне многоземные царства.

 

Век держали, Господь, нас за жалких шутов,

По успенью внесли в образные альбомы,

Хоть и немые мы вопияем с крестов,

И точатся по нам первозвонные бомы.

 

 

XIV

 

И бывает серебро в крови,

Сколь огоням червонным точиться,

Ко Христосу взалкаем: живи,

Мы и мертвые будем влачиться.

 

Вот приидем к Нему без венцов,

Червотечное сребро уроним,

Различит ли одесных певцов,

Хоть сочествует нас Иероним.

 

А терничным не цвести лучам –

И преминем иродские версты,

И тогда лишь Господним очам

Зримы станут кровавые персты.

 

 

XV

 

Мы к алтарю стези торили,

Христосу алча – огнь увидеть,

Любовь Его боготворили,

Страшились жалобой обидеть.

 

И кто пренес бы те мытарства,

Но чуден путь со перстью ровный,

Во стенах Божиего царства

Горит венец Христа всекровный.

 

Так что ж горчей полыни хлебы

И свечи кровью обвиются,

Жива любовь, а мертвы небы,

И гвозди нам одне куются.

 

 

XVI

 

Преточатся волошки в лугах,

Исцветут золотые рамоны,

И тогда о мирских четвергах

Станут бить кровеимные звоны.

 

Веротерпцев искать со огнем,

А и мы мировольно горели,

С полевой ли дороги свернем,

Не обминуть сие акварели.

 

Эти блеклые краски легки,

Полыхать им на вербной аллее,

Мы ж Христосу несли васильки –

Звонов цветик любой тяжелее.

 

 

XVII

 

Ах, недолго цветут и лазурь-васильки,

Травень пестует их, а рамонки сминают,

Как уроним, Господь, из десниц туески –

И приидем к Тебе, аще нас вспоминают.

 

Собирали мы в них те цветочки весной,

Отреченно плели рукоделья неловки,

Ароматы вились золотой пеленой,

Долу ныне легко их клонятся головки.

 

А и сами, Господь, тяжело премолчим,

Яко бельная цветь, наши головы ницы,

Слили кровь и одно пурпурою точим,

И хоругви плетут из нея кружевницы.

 

 

XVIII

 

Будет лето Господнее тлеть,

Расточаться во благости дольной,

И не станем тогда мы жалеть

О Кресте ли, о розе юдольной.

 

Соберем луговые дары

И в красе цветяных одеяний

Изъявимся гурмой на пиры –

Веселити их чернью даяний.

 

Ах, не жалко июльских светил,

Только б видел Христос оглашенных,

Только б рек Он, что мертвых простил

И не вспомнит грехов совершенных.

 

 

XIX

 

Горят в коронах полевые

Цветы меж сорной озелени,

Инаких нет, а мы живые,

Студим кровавые колени.

 

Куда влачимся, там и север,

С колен восстанем – обернемся,

Найдет коса на белый клевер,

Тогда чернить его вернемся.

 

И будут ангелы неловки,

Исцветность палую сминая,

И те зардевшие головки

Превиждят: всяка именная.

 

 

XX

 

Со левкоев цветущих венки

Заплетем и приидем к чертогам,

Опознают ли нас ангелки –

Исполать вифлеемским дорогам.

 

Будет ясное лето гореть,

В белом клевере тлеть-расточаться,

И очнемся еще усмотреть,

Где на царствие Божье венчаться.

 

Мертвым нечего даже снести,

Им и звезды тлетворнее свечек,

Ах, Господь, мы и будем тлести

Хоть во льду херувимских сердечек.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Асии

 

Позовут проповедовать нас,

Когда сил для реченья не будет,

В царстве мертвых пропав, свинопас

О евангельской правде забудет.

 

И увьет нам уста тишина,

Поелику не будет иного.

Слишком долго гранила волна

В темных водах священное Слово.

 

Мы и сами как волны, сиречь

Тени их в угасающем следе,

Не достойны вести эту речь,

Вопрошать смерть о вечной победе.

 

Чем победная славится мгла,

Именитства зачем отменяют,

Аще правда царям тяжела,

Пусть латыни еще отемняют.

 

А косу расспросить и нельзя,

Только цветность увидеть возможно,

Где отроков невинных разя,

Яти августа светятся ложно.

 

Красных венчиков сих огоньки

Мы узреем – терние на струпе,

Ярко цели были высоки

И добиты сказители вкупе.

 

Лживы помыслы, ложны слова,

Истонченное золото веры

Нощно гасят небес кружева,

Сокрывая Господние сферы.

 

Перст избранничества не туда

Указал из всезвездного крена,

Виждь, горит меж губами вода,

Запеклась в ней кровавая пена.

 

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Христиании

 

 

А и бойным, Господь, пожалеют венков,

И успение наше -- тщета,

Свято мы берегли во миру ангелков

И пурпурные чтили цвета.

 

Нет сейчас прекровавой слезы, ничего,

Перевьемся раскрасной тесьмой,

Хоть воскреснем и Сына узрим Твоего,

Аще каждый богат лишь сумой.

 

И когда всех не сможет юдоль удержать,

Звезды выльют на персть диамент,

Мы приидем к Тебе -- небеса обряжать

В срывки чермных сукровичных лент.

 

 

***

 

В потир церковное вино

Возлей и помяни

Мечты, погибшие давно,

И проклятые дни.

 

Кровь запеклась в цветки на нем.

И обагрив края,

Теперь устами не сотрем

Вовеки мы ея.

 

Кадится третий Рим, но пуст

Мраморник тусклых лет,

Камен разбитых красных уст

Взыскует мглы стилет.

 

Зачем хоромные гудят,

О требницах снуют,

В трапезных шелковых ядят

И мел нектаров пьют.

 

Проткнет имперская игла

Гортани, воздыхать

Начнут о прошлом тени зла

И в зеркалах порхать.

 

Иной сосуд слезами дев

Наполнен до краев.

Персты к Элизиуму вздев,

Мы вспомним гром боев.

 

Зане сомкнулись на века

Круги летейских вод,

Лучом посмертная строка

Благословит уход.

 

Ты ненавидела любя,

Библейское число

Огнем и прокляло тебя,

Насквозь, как тень, прожгло.

 

Приидут за ответом к нам

Святые и тогда

Потир притянет к черным снам

Остудная звезда.

 

Где ангельский загробный плач

Свергает блеск порфир,

Разорной кровию палач

Позолотит потир.

 

Не серафимы к нам во сны

Слетятся, серебром

Горя, -- поля чужой страны

Усеет вороньем.

 

Как светоч адской темноты,

Звезда Полынь зажглась,

Где по небу летела ты,

Пока не сорвалась.

 

 

***

 

О, как хотела ты помочь

Цветам в осенней мгле,

Но смерть не вправе превозмочь

И вечность на земле.

 

Твою заветную мечту

Сожгут, лишь пилигрим,

Зерцало поднеся ко рту,

Склонится -- Боже с ним.

 

Нас к черным звездам по ночам

Всегда влекли пути,

За бритвы, к золотым очам

Скользящие, прости.

 

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Тупик

 

Золотое черногладье

 

Ростральных колонн, как у Биржи,

Здесь нет и порталы не те,

Что к золоту горнему ближе,

Чем к вежд роковой широте.

 

Сторонне горит Мариинка,

Плывет Исаакий в огне

Холодном, Большая Ордынка

В готическом рдится окне.

 

И кто из него Крысолова

Окликнет, кто ангельский хор

Узорчатым тлением Слова

Ожжет, яко бледный фарфор.

 

Цезурные невские волны

Испариной мертвой взялись,

Альковницы рейнские челны

Топят, сами все извелись.

 

Ищи гордеца-богомола

В лазури убойной, под ним

Пылает райская фиола,

Ероним сейчас не храним.

 

А невские злые граниты

Иных фиолетов бегут,

Вздыхают легко меццониты,

Орфеев и львов стерегут.

 

Лишь только уста открывали

Певцы, от румынских графинь

Парчи их немые скрывали,

Как письма династии Минь.

 

Винтовие челяди адской

Свинцами витыми грозит,

Се кадиши аднице блядской

Веселье несут и транзит.

 

Декором серпы повилики

Мерцают на пенной листве,

Когда полумертвые блики

В кровавой плывут мураве.

 

Углы и квадраты строений;

Из мраморной глуби двора

В смарагдовый обруч растений

Дохнуло, и стало «вчера».

 

Но формы хранили былые

Предметы, и суть не могла

Растечься, разлиться в иные,

Бежавшие тленья тела.

 

Абсурдные стены и ныне

Стоят в блеске вечных лучей.

Из каменной этой пустыни

Исхода нам нет, Моисей.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Дубль

 

Исчезновение

 

Возлил он кровь свою в закат,

Но уцелело отраженье.

В зеркальном холле автомат

Теней дублирует движенье.

 

А в небесах горящий крест

Все тяжелее нависает,

И чаши млечные Гефест

Огнем холодным обжигает.

 

О, ледяное пламя дней,

Неспешное теченье Леты!

Чем бездны ближе, тем ясней

В них блещут наши силуэты.

 

И кровью срам не искупить,

С млынами весело сражаться,

Кому из вод летейских пить –

Кому в их нетях отражаться.

 

Гиады плачут об иных

Единородных младших братьях,

И угли шпилей именных

Кроят узор в их черных платьях.

 

Не все ль равно, зачем ушли

Мы некогда во мрак смертельный,

Когда любить еще могли

Хотя б за сребреник поддельный.

 

Неважно, смертью смерть поправ,

Пропавшим не дано вернуться,

Возможно разве с переправ

Загробных молча оглянуться.

 

Пирамидальные кусты

Плывут в астрале отраженном,

И снег-сырец из темноты

Кропит парадники озоном.

 

Запомни, Райанон, снега,

Изнанку черную и зимы.

Их равнодушны жемчуга,

А мы тоскою уязвимы.

 

Любить декабрьский мрамор здесь

Вольно под бременем упадка.

Свою бессолнечную смесь

Всяк выпьет залпом до осадка.

 

Кипит и пенится она

Слезою яда золотого,

Но кубки допиты до дна

И на устах кровавых -- Слово.

 

Ты дождалась прощальных ласк,

Сквозь огневой вертеп к «Савою»

Прорвался не звонок, а лязг

Чувств, оголенных теплотою.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Лорелее

1

 

Пока еще земная длится мука,

В седой воде горит реальный свод,

У жизни есть надмирная порука,

Которую ничто не разорвет.

 

И к вьющемуся золоту простора

Сквозь требник черноблочной пустоты

Сгоняет неизбежность приговора

Последние тяжелые мечты.

 

Накат небес, загробный жест Цирцеи

И черный снег, поставленный сгорать

Меж бездн столпом, -- чем ближе, тем страшнее

Держаться за пяту и умирать.

 

 

ΙΙ

 

Днесь трагик перед взором Мельпомены

Робеет, и клянут материки

Не видевшие огнеликой сцены

Чердачники, парчовые сверчки,

 

Да на подмостках спят ученики

Пред серебристым взором Мельпомены;

Днесь листья попадаются в силки

Кустов, а жизнь рождается из пены

 

И к телу приколачивает явь,

И в опере поют басами черти,

И ты в душе оплаканной оставь

Все, должно тлеть чему и после смерти.

 

 

III

 

Оставь, как оставляют навсегда

В миру по смерти красной упованья,

Теперь сочится мертвая вода

Меж губ и ложно молвить дарованья

 

Огонь и святость боле не велят,

Пусть лгут еще певцы и словотворцы,

Им славу падших ангелов сулят,

А мы, Фауст, преложим разговорцы

 

Пустые, хватит этого добра

В изоческих юдолях, за надежды

Оставленные дарствовать пора

Черемников, ссеребренные вежды

 

Потупим и зерцальницы в желти

Свечной преидем благо, адской флоры

Церковные боятся, но прости

Сим юношам и старцам, Терпсихоры

 

Иль Талии не знавшим, им одно

Сияло богоданное светило,

А мы и четверговое вино

Пили, и благоденствовали, мило

 

Нам это вспоминание, церковь

За утварями свет подлунный прячет

От регентов своих, лазурью кровь

По требе не становится здесь, плачет

 

О юноше Иуде весело

Божественная Низа, льются вина

В огнях превоплощенные, зело

Балы, балы гремят, нам середина

 

Земной и бренной жизни тех огней

Свеченницы явила, в изголовье

Оне стояли морно средь теней

Юродствующих висельников, совье

 

Полунощное уханье прияв

За вечности символ, мы о порфирах

Зерцала перешли, убогий нрав

Главенствует в аду, на мглы гравирах

 

Теснятся огнетечия химер,

Альковные блудницы воздыхают

О царственных томлениях, манер

Искать ли здесь приличных, полыхают

 

Басмовых свеч завитые круги,

Чурные ворогини зло колдуют

Над гущею кофейной, сим враги

Духовные, в окарины и дуют,

 

Иосифу сколь верить, без числа

Кружащиеся нимфы, хороводниц

Вниманием балуют ангела,

Упавшие с небес высоких, сводниц

 

Вокруг точатся мрачные чреды,

Кого для панн сиреневых отыщут

Оне теперь, нетеневой среды

Тяжелые смуроды, лихо свищут

 

Разбойные соловки тут и там,

О Шервуде забудь попутно, рядом

Пеют унывно ведемы, к хвостам

Русалок льнутся черти, неким ядом,

 

Живым пока неведомым, оне

Их поят и лукавые скоринки

Отсвечные в глазницах прячут, вне

Кругов огнистых гои вечеринки,

 

Померкнувшие фавны говорят

На странном языке, мертвой латыни

Сродни он, божевольные горят

Порфировые донны, герцогини

 

С кровавыми перстами веретен

Барочные кружевницы на прочность

Испытывают адскую, взметен

К замковым сводам пламень, краткосрочность

 

Горения желтушного ясна

Гостям, текут хламидовые балы

Фривольно, ядоносного вина

Хватает рогоимным, а подвалы

 

Еще хранят бургундские сорта,

Клико с амонтильядо, совиньоны

Кремлевские, арома разлита

Вкруг свечниц золотящихся, шеньоны

 

Лежат мелированные внутри

Столешниц парфюмерных, примеряют

Урочно их чермы и упыри,

Личин замысловатость поверяют

 

Гармонией чурной, еще таким

Бывает редкий случай к верхотуре

Земной явиться с миссией, каким

Их огнем тлить, в перманентном гламуре

 

Блистают дивно, Фауст, отличи

Цесарок адских, те ж творят деянья

Расчетливо, каморные ключи

Гниют внизу, а шелки одеянья

 

Запудривают бедные мозги

Певцов, глядят на броши золотые

И верно покупаются, ни зги

В балах не видно, где теперь святые,

 

Где требницы высокие, горят

Одних черемных свечек средоточья,

И чем царевны мертвых укорят

Мужей иль женихов еще, височья

 

Давно их в терни, серебром персты

Порфировым и цинками увиты,

Певцам бывает мало высоты,

Но присно достает бесовской свиты

 

Внимания и милости, от мук

Сих баловней камен легко избавить,

Реакция быстра на каждый звук

Небесный, всуе черемам картавить

 

Негоже, им дается за пример

Хотя б и твой сюжетик, друг полночный,

А дале тишина, узнай химер

Меж пигалиц рождественских, урочный

 

Для каждого готовится пролог

Иль в требе мировой, иль с небесами

Равенствующий, юности за слог

Платить грешно, а святость голосами

 

Барочных опер высится туда,

Где быть и должно ей, но те пифии

Свергают времена и города,

Их узришь, в бесноватой дистрофии

 

Никак не различить оскал тигриц,

К прыжку вобравших когти, злобногласных

Пантер черногорящих, дьяволиц

Холодных, с адским замыслом согласных,

 

Одну я мог узнать пред Рождеством,

Сквозь хвои мишуру она глядела

Из матового зеркала, с волхвом

О чем-то говорила или пела

 

По-своему, хрустальные шары,

Сурьмой и златом вдоль перевитые,

Тисненые глазурью, до поры

Взирая, мигом очницы пустые

 

Засим в меня вперила, жалость к ней

Мне, друг мой, жизни стоила, однако

Печаль не будем длить, еще огней

Заздравных ждут нас течива, Лорнако,

 

Итурея, Тоскана ль, Коктебель,

Немало дивных местностей, где спрячут

Нас мертвые камены, эту бель

Височную легко узнать, восплачут

 

Утопленные ангелы, тогда

Явимся во серебре и порфирах,

Нам в юности безумная Звезда

Сияла, на амурах и зефирах

 

Давно кресты прочатся, таковы

Законы жизни, планов устроенье

Влечет демонов, истинно правы

Не знавшие бессмертия, троенье

 

Свечное и патиновых зерцал

Червницы зрим, Фауст, нас флорентийский

Ждет красный пир, еще не премерцал

Взор ангела Микеля, пусть витийский

 

Горчит отравой бальною язык,

Цыганские бароны бьют куферы

Серебряные эти, но музык

Боятся фьезоланские химеры

 

И дервиши Себастии, певцы

Лигурии и сирины Тосканы,

Елику наши бойные венцы

Сиим не по размерам, возалканы

 

Одне мы, аще много в червной тьме

Злоизбранных, стооких и безречных,

По нашей всепорфировой сурьме

Лишь смертников узнают неупречных.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

На смерть Цины

 

Четыреста тридцать первый опус

 

Фавны оперы нас охранят,

Веселяся, витийствуйте, хоры,

Сводность ангели тусклые мнят,

Режут цоколь мелки Терпсихоры.

 

Белый царь ли, мышиный король,

Всё б тиранить сиим винограды,

Темных свечек заждался Тироль,

Негой полны Моравии сады.

 

И куда ж вы несетесь, куда,

Италийские ангели требы,

Нас одела иная Звезда

Во гниющие мраморы Гебы.

 

Четыреста тридцать второй опус

 

Раскрошили юродские тьмы

Гребни желтые наших полотен,

А и золото сим для Чумы,

С кистью Брейгель,Ероним бесплотен.

 

Кто успенный еще, алавастр

Виждь и в нем отражайся, каддиши

Нам ли чаять во цветнике астр,

Львы умерли и здравствуют мыши.

 

Сколь начнут адострастно гореть

За Эдемом белые цесарки,

Мы явимся - камен отереть

И сотлить перстной желтию арки.

Четыреста сорок четвертый опус

 

Тисов твердые хлебы черствей,

Мак осыпем на мрамор сугатный,

Где и тлеет безсмертие, вей

Наших сводность жжет сумрак палатный.

 

Шелк се, Флория, что ж тосковать,

Лишь по смерти дарят агоние

Из партера бутоны, взрывать

Сех ли негу шелковой Рание.

 

В Александровском саде чрез тьмы,

Всекадящие сводные тени

К вялым розам тянулися мы --

Днесь горят их путраментом сени.

 

Четыреста сорок пятый опус

 

С Ментой в мгле золотой предстоим,

Лишь для цвета она и годится,

Алым саваном Плутос таим,

Гея тленною мятой гордится.

 

Крысы выбегут хлебы терзать,

Маки фивские чернию веять,

Во столовых ли нощь осязать,

Ханаан ли хлебами воссеять.

 

Сем путраментом свечки тиснят

В изголовьях царевен синильных,

Яко гипсы кровавые мнят

Всешелковость их лон ювенильных.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

На смерть Цины

 

Четыреста шестьдесят девятый опус

 

Где путрамент златой, Аполлон,

Мы ль не вспели чертоги Эдема,

Время тлесть, аще точат салон

Фреи твой и венок – диодема.

 

Шлейфы Цин в сукровице рябой,

Всё икают оне и постятся,

Се вино или кровь, голубой

Цвет пиют и, зевая, вертятся.

 

Кто юродив, еще именит,

Мглу незвездных ли вынесет камор,

Виждь хотя, как с бескровных ланит

Наших глина крошится и мрамор.

 

Четыреста семидесятый опус

 

Полон стол или пуст, веселей

Нет пиров антикварных, Вергилий,

Ад есть мгла, освещайся, келей,

Несть и Адам протравленных лилий.

 

Разве ядом еще удивить

Фей некудрых, елико очнутся,

Будут золото червное вить

По венцам, кисеей обернутся.

 

Наши вишни склевали давно,

Гипс вишневый чела сокрывает,

Хоть лиется златое вино

Пусть во мглу, яко вечность бывает.

 

Четыреста семьдесят первый опус

 

Капителей ночной алавастр

Шелки ветхие нимф упьяняют,

Анфиладами вспоенных астр

Тени девичьи ль сны осеняют.

 

Над Петрополем ростры темны

И тисненья созвездные тлятся,

Виноградов каких взнесены

Грозди к сводам, чьи арки белятся.

 

Померанцы, Овидий, следи,

Их небесные выжгут кармины,

И прельются из палой тверди

На чела танцовщиц бальзамины.

 

Четыреста семьдесят второй опус

 

Изольется бескровный псалом,

Возрыдают о мертвых эльфиры,

И тогда над вечерним столом

Тускло вспыхнут свечные гравиры.

 

Ах, притроновый славен удел,

Только славы, Господь, мы не ждали,

Раев цитрии кто соглядел,

Свеч не имет, где с кровью рыдали.

 

Убран, Господе, стол и всепуст,

Ищут дочери нас юродные,

И серебро точится из уст

На свечельницы те ледяные.

 

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

На смерть Цины

 

Четыреста семьдесят третий опус

 

Грасс не вспомнит, Версаль не почтит,

Хрисеида в алмазах нелепа,

Эльф ли темный за нами летит,

Ангел бездны со адского склепа.

 

Но легки огневые шелка,

Всё лиются бордосские вина,

И валькирий юдоль высока,

Станет дщерям хмельным кринолина.

 

Лишь картонные эти пиры

Фьезоланские нимфы оставят,

Лак стечет с золотой мишуры,

Аще Иды во хвое лукавят.

 

 

Четыреста семьдесят четвертый опус

 

 

Всех и выбили нощных певцов,

Сумасшедшие Музы рыдают,

Ангелочки без тонких венцов

Царств Парфянских шелка соглядают.

 

Хорошо днесь каменам пустым

Бранденбургской ореховой рощи

Бить червницы и теням витым

Слать атрамент во сень Людогощи.

 

Веселитесь, Цилии, одно,

Те демоны влеклись не за вами,

Серебристое пейте ж вино,

Украшенное мертвыми львами.

 

 

Четыреста семьдесят пятый опус

 

 

Подвенечные платья кроты

Сотаили для моли в комодах,

Цахес зол, а пурпурные рты

Шелкопрядов толкуют о модах.

 

Се камелии, нежат они

Дам бальзаковских лет и служанок,

Тайно Эстер манили огни

К юной Кэри от вей парижанок.

 

Источись, вековая тоска,

Нас оплакали суе теноры,

Падшей оперы столь высока

И лиются под ней фа миноры.

.

Четыреста семьдесят шестой опус

 

 

Тайной вечери бледных детей

Берегут фарисеи теченье,

Вьются локоны близу ногтей,

Свечки смерти вершат обрученье.

 

Орлеанскую деву любить

Розокудрым вольготно амурам,

Разве детки венечных убить

И могли насмех угличским курам.

 

Бьют начиние, трюфли едят,

Пьют не чокаясь фата-морганы,

И кровавые тени следят

В царских операх Юзы и Ханы.

 

 

[Leda]

 

Яков Есепкин

 

Стансы

 

Снова листья бурые под снегом

Будто заметались в полусне,

Вспыхнул над мерцающим ковчегом

Лунный огнь в пурпурной вышине.

 

Значит, все еще владеет нами

И в миры иные не ушло

Вставшее над снежными холмами

Осени прощальное тепло.

 

Хватит ли его для оглашенных,

Время колокольчиков темно,

Литий по церковным совершенных

Слышать фарисеям не дано.

 

Вижди, как хромающий Мазепа

С Карлом венценосным говорит,

Петр внимает речи их из склепа,

Гетмана и служек не корит.

 

Много божевольных в мире, каста

Нощная, миражи серебря,

Пирствует, слепая Иокаста

Балует зефирами псаря.

 

Мертвые помазанники черни

Новые урочества дают,

Редкие волошковые терни

Багрием свивая, предают.

 

Пуст, Гораций, мраморник эпохи,

Некому воздвигнуть монумент,

Нищенские даровали крохи

Челядям за царский диамент.

 

Явлен аще столп нерукотворный,

То мемориалии печать,

Нет царям почета, гладоморный

Рок их, тщетно к ангелам кричать.

 

Нам еще судить ли сех доверят,

Что искать сочувствия толпы,

Вервию притроновою мерят

Век александрийские столпы.

 

Смерть есть сон, мерцают в тусклой глине

Млечные волнистые зубцы,

И горят у мертвых на помине

Звезды тверди, вечные пловцы.

 

Замков и костелов небоскаты

В темной ряби, и уже простор

Истончен луной, его агаты,

Заостряясь, ранят милый взор.

 

Через миг один придавят вербы,

Пруд и церковь черные катки.

И на световом тогда ущербе

В бездну глянут наши маяки.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Созерцание

Пред собранием вод

 

Сельский полдень разверзся над нами

И дрожащий набросил атлас,

За колхозными пряча стогами

Золотой белогрудый запас.

 

Зыбким блеском текучего зноя

Привечают купальщиц брега,

Ныне юные Дафнис и Хлоя

Прибежали на эти луга.

 

Денно голые жизни утюжит

Диск горящий, несясь от зимы,

И пространство келейное рушит,

Храм простора, где губимся мы.

 

Что безрукие плачут невесты,

Им еще ветхий август белить,

Вить розарьем незвездные кресты,

Сумрак Божий очами палить.

 

Яко вышли смертельные сроки

И мелки невода рыбарей,

Пусть галдят болобаки-сороки

Над хоромами славских царей.

 

Андеграунд нас вывел в подземку,

Мало Коре гранатовых вин,

Подплетем к терниям хризантемку,

Смерть раскрасим во честь именин.

 

Именитства всеземные наши

Вечно были в миру веселы,

Пеньтесь деесно, горькие чаши,

Птах каверные ждут ангелы.

 

Август, август, сей морный розарий

Только ангелам падшим знаком,

От барочных сооперных арий

Князь не может вильнуть языком.

 

Днесь кровавые ищут графини

Молодых златогорлых певцов,

И высоки тристийские сини,

А не выше алмазных венцов.

 

Речи нет, а каждят наши гаты,

Венценосным свеченье дарят,

Одевают пустые фрегаты

Цветью роз и скитальцев мирят.

 

От предчувствия гибели скорой

Не избавиться им никогда,

Столь торжественна высь, пред которой

На глазах тяжелеет вода.

 

Позлаченые смертью ромашки,

Колокольчики в черной стерне

Как хоругви античные тяжки

И умрут на полдневном огне.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Парии в городе

 

Уж на роду или на лбу

Написано такое было,

Но скорую его судьбу

Здесь надвое переломило.

 

Кармином свеч обагрено

Преображение былого.

Быть может, смерть и есть одно

Каллиграфическое слово.

 

Все плотно замели снега,

Погибельно блестя в порталах,

Ступала здесь ее нога,

Коль свята жизнь и в листьях палых.

 

Теперь, когда восход уныл

И вьюги сквозь сердца змеятся,

Доколе хватит слабых сил --

Теням их навсегда прощаться.

 

А как Цирцеи уследить

К чертогам алчное стремленье,

Ей слух и может усладить

Глухих невинников томленье.

 

Цетрары мятные лежат

Высоко, святый Вседержитель,

Светила вечные дрожат

И узок вход в Твою обитель.

 

Почто винтовье чернь взяла,

Рекут изгоем корсиканца,

Елены тайность не спасла

Всеимператорского глянца.

 

Ах, рая нет, чудесный сон

Монашки злые навевают,

Где храм их, где и Геликон,

Дымы акропли закрывают.

 

Смотри, Алипий, как темно

Льет Феофан цвета благие,

Еще гудит веретено

И тени блещут дорогие.

 

Безумцы розовые чтят

Суровый мраморник столетий,

Сим разве ироды простят

Флеор мечтаний на день третий.

 

Под красным золотом небес,

Векам грозящих звездным часом.

Пылает Циминийский лес

За геральдическим каркасом.

 

Ночь золотят материки

На безвоздушном перепаде,

Лишь смерть развяжет языки

Им в черном стоугольном граде.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Райцентр в метрополии

 

Паратрюизм

 

 

I

 

Райцентр мелководной рекой

Спешит в допотопное устье.

Над эрою мертвой петлей

Повисло его захолустье.

 

Лицейской науки гранит

Суть радужной свечки огарок,

Развеял пыльцу аонид

Акрополь под сводами арок.

 

Кусты, поэтичнее саг,

В плену тошнотворной свободы

Стоят, словно их натощак,

Без трапезы бросили в воды.

 

Хотя далеко ледостав,

Оркестр их болезненно редок,

Но избранный нужен состав

Для камерной музыки веток.

 

Шиповника триосонат,

Астральных ромашковых арий

Не слышно, лишь странно горят

Левкои и черный розарий.

 

Материи всей бытие

Утратило смысл и названье,

И быт продолжает свое

Абсурдное существованье.

 

Теперь не завлечь, не завлечь

К святым богоносным высотам

Распявших великую речь,

Судьбу отыгравших по нотам.

 

Воистину были жалки

Обрезные туне муары,

Ломались ли души в куски,

Еще не по лотам тиары.

 

Встают из-за розовых парт

Трагедии и фарисейство,

И в провинциальный соц-арт

Вплетается низкое действо.

 

Но патриархальный уклад

Измерен до тайного срока.

Разлит по чернильницам яд,

А праведность выше порока.

 

 

ΙΙ

 

Когда б лицезреть и могли

Картины иные предтечи,

От бедной кривицкой земли

Равно излились эти речи.

 

Печали столетий былых

Народной молве не оплакать,

Из новых икон пресвятых

Сочится кровавая слякоть.

 

Что делать, фон Клейст, по стране

Идет перемена устоев,

И гаснет на длинной волне

Стон мелоса в «Banku przebojow».

 

Высок тридцать третий восход,

Но жжется небесное око,

И ранит нахлынувший год,

Как лезвие бритвы -- жестоко.

 

Хор гибнет, развенчан герой,

В убойной росе новый гений,

И Парки на вечный покой

Уходят до судных мгновений.

 

Высокий готический штиль

Расплавился в протуберанец,

На тысячелетия шпиль

Лег черного золота глянец.

 

Он бренную землю покрыл

Воздушной холодной вуалью,

Ан легче нет ангельских крыл

Пред грозной державною сталью.

 

Окрест содроганье небес

Библейских внимают колхозы,

А в центре -- унылый собес,

Неяркой фольгой блещут розы.

 

Долит сновидений эфир

В бальзам василькового сбора,

Порой украшает надмир

Банкетным сверканьем Аврора.

 

Увяз под воскресным дождем

Каблук твой в размешенной глине.

И счеты с судьбою сведем

Сейчас, и заглохнем отныне.

 

 

[Leda]

Яков Есепкин

 

Электрическое лицо

 

Реставрация смерти

 

Содрогнулась душа только раз,

Но осело внутри напряженье.

Электричество будто алмаз

Режет странное изображенье.

 

Покачнулся престольный штатив,

И в просеянном безднами свете,

Раздвоясь, мировой объектив

Смерть представил на фотокассете.

 

Распадается белый овал,

Если хроника дня оживает,

А едва освещается зал --

Он горит и людей убивает.

 

Фауст, помнишь иные миры,

Те ж меловые тусклые маски,

Щедро все окупились дары,

Мыши с писком порхают из ряски.

 

Я встречал и в адницах пустых,

Где нельзя королей их востретить,

Молью битые тени святых,

Коим нечего смерти ответить.

 

Хороша наша жизнь, а одно

Мало стоит у вздорной Гекаты,

Подносите чумное вино,

Станем пить, буде ангели святы.

 

Будем яд ваш, желтовницы, пить,

Фарисейские слушать реченья,

У лабазников нынче купить

Можно трути для ангелов мщенья.

 

Вот пирует Царица-Чума,

Льет нам в рюмки чурные нектары,

От безумия горе, ума

Недостаток повсюду и чары.

 

Фарисеям зачем возражать,

Мироволенным книжников ордам,

Пусть вечереют, красные жать

Время свечи, их дарствовать лордам.

 

Равно столпников тьмы предадут,

Не выносят бессмертия черви,

Томы книжные кровью сведут,

Раздарят недовешенным верви.

 

Свечек морных, тесьмой извитых

Череновой, снести ли возбранно,

Чтите мертвой сиренью святых,

Белоцветностью небо охранно.

 

Чур, с Гиреем Баграт их возьми,

Хан ли, царь станет балие править,

Шевелят пусть в музеях костьми,

Нас и можно серебром оплавить.